Владимир Файнберг - 45 историй

Я продиктовал ему номер телефона родных, назвал номер своего райотдела милиции.

Пока он звонил туда и сюда, Христо неожиданно взял со стола блокнот и тем же угольным карандашом набросал на чистой странице несколько карикатурную, но вполне сходную с оригиналом физиономию старшего лейтенанта. Тот вскочил со стула и взглянул… и засмеялся.

Это решило исход дела. Нас отпустили. Выдранный из блокнота набросок остался начальнику отделения на память.

Вышли в метельную круговерть. Было уже без четверти одиннадцать.

— Христо, извини! Ты не представляешь, как нам повезло. — Не бери в голову, — перебил меня Христо. — Он исполняет свою работу. Но ямогуумеретьотголода, не доеду до Москвы. Неужели здесь нет ресторана?

Оказалось, есть. Единственный ресторан, помещающийся на нижнем этаже перекошенной набок двухэтажной бревенчатой гостиницы, построенной наискось от лавры, видимо, еще в былинные времена.

Ресторан работал! Мало того, наверху можно было снять номер на ночь. Что мы и сделали. Поднялись в натопленную комнатенку, разделись, умылись. И сошли по скрипучей лестнице в залец ресторана. Уселись за свободный столик.

Посетителей осталось совсем мало. Несколько местных подвыпивших компаний тупо воззрились на нас.

Подошла полная, невысокая официантка в валенках, зато в кружевном кокошнике. Здесь было даже меню с вполне пристойным ассортиментом. Мы заказали графинчик водки, по порции маринованных маслят, гуляша, блинов и сыра к чаю.

Пьяницы продолжали таращиться.

— Какие лица! — восхитился Христо. Он вздумал подняться наверх за своим блокнотом.

— Угу. Таких у Рембрандта точно не было, — остановил я его. — Здесь это может кончиться скандалом.

Официантка принесла на подносе заказанное. На вид ей было под пятьдесят, лицо усталое. Переставляя тарелки на стол, женщина с любопытством поглядывала на моего гиганта, на его непомерно огромные усы. Когда она отошла и мы накинулись на свой ужин, из‑за портьеры, прикрывающей вход на кухню, начали выглядывать головы других официанток в кокошниках и даже поварихи в белом колпаке.

Пьяницы, к моему облегчению, стали уходить. Мы остались одни.

Мягко ступая в своих валенках, официантка принесла счет. Расплатились. Но она продолжала переминаться у стола. — Дяденька, — наконецобратиласьонакХристо. — Пожалуйста, покружите меня!

— То есть? — вмешался я. Просьба ее показалась мне непонятной, дикой.

— Ресторан закрывается. Сейчас переоденусь, выйду на улицу, и вы покружите меня в метели. Век помнить буду! — Она робко улыбнулась, и стало видно, какой красавицей она была в молодости.

Когда мы вышли в метельную ночь, женщина уже ждала у ступенек гостиничного крыльца. В тулупчике, в повязанном вокруг головы красном платке с бахромой.

Христо шагнул навстречу, ухватил подмышки, приподнял и стал кружиться с ней в кружащихся вихрях снега. Оба валенка с ее ног полетели в разные стороны.

Я подобрал их.

…Лица кружащихся были так по–озорному радостны, что и мне перепала толика счастья.

Она его не любила, но и не отпускала от себя. «Почему они не любят нас, когда мы их любим? — мучительно думал он, ожидая ее у подъезда. — Что за дьявольская сила держит меня? Что‑то большее, чем страсть. Нехорошо все это. Пора отвыкать от вечного ожидания ее звонков, этих свиданий. Не отвыкну— совсем пропаду. Просто болезнь. Смертельная. Так доходят до самоубийства…».

Субботним утром, только они встретились под аркой ее двора, как зарядил ледяной дождик, какой бывает в Москве в конце октября.

— Вернусь. Подождешь, милый? Сменю плащ на пальто. — сказала она и, не дожидаясь ответа, быстро пошла обратно к дому. Элегантная, красивая, с высоко поднятыми пепельными волосами под черной широкополой шляпой.

Снова он должен был сопровождать ее на какой‑то вернисаж, потом на показ новых моделей женской обуви.

Мотался с ней по бесчисленным выставкам, картинным галереям, концертам, спектаклям. Она была художницей, оформляла театральные постановки. Не столько ее талант, сколько красота была пропуском в этот калейдоскопически- пестрый мир. И ей нравилось, что она появляется всюду в сопровождении влюбленного рыцаря— высокого, стройного, с усами и русой бородкой.

Он был режиссером маленького театра пантомимы. Мало кто знал, что этот действительно похожий на рыцаря человек хорошо знаком с античной философией, богословием; сожалеет о том, что не стал священником. Никогда она почему‑то не приглашала его к себе. И он стал подозревать, что она скрывает свое замужество.