Владимир Файнберг - Здесь и теперь

— А это вот мы с твоим папкой к Первому мая снимались, когда вместе в Реввоенсовете работали, — говорит дядя Федя. — Рука‑то моя, в косоворотке украинской… Белая была, вышитая. На праздники надевал. В ней меня и взяли.

Молчание повисает в комнате. Мы с мамой сидим, не смея поднять глаз. Она плачет.

— Ну, это зря. — Дядя Федя отбрасывает фотографию на скатерть. — Он был настоящий коммунист. А коммунист должен верить своей партии.

Я уже не рад был тому, что исполнил обещание и наконец появился у Маргариты.

— От моего взгляда белая мышь умирает за три минуты, — сообщила она, продолжая вытаскивать на пол из нижних ящиков комода груды книг, ксероксов, отпечатанных на машинке работ. — Ваша, Артур, энергетика порядка 600, моя — 900, у Розы Кулешовой было что‑то около ста пятидесяти.

— Ста пятидесяти чего?

— Не помню. Один учёный говорил, он исследовал, измерял фоллиевым аппаратом мой третий глаз. Чёрт возьми, где же эта книга?!

В комнате было грязно, сквозь оконные стекла, видимо не мытые много лет, с трудом пробивалось солнце февраля.

Из второй комнаты в закрытую на задвижку дверь все чаще, все нетерпеливее скреблись, стучались люди, которым Маргарита строго–настрого приказала ждать, пока она будет беседовать с «духовным братом своим Артуром».

Меня покоробило это насильственное обращение в брата, покоробила длинная очередь больных на лестнице перед квартирой Маргариты, где несколько энергичных молодцев в джинсовых костюмах раздавали за пятёрку картонные талончики с номерами. Они ни за что не хотели меня впускать, пока Маргарита не выглянула на площадку.

— Идиоты! Артур, если б я не почувствовала вашего приближения, они, чего доброго, спустили б вас с лестницы. Заходите. Раздевайтесь. А я долечу эту пневмонию, и мы с вами уединимся.

В благоговейном окружении страждущих Маргарита одновременно водила ладонью над грудью тяжело дышащего толстяка и поглядывала на экран телевизора, где шёл видеофильм «Все звезды эстрады».

Закончив лечение, она получила с толстяка двадцать пять рублей, небрежно сунула их в резную шкатулку, назначила ему следующий сеанс через день и, повелев оставшимся смотреть фильм, уединилась со своим «духовным братом».

— Ладно, Маргарита, не ищите, — сказал я. Хотелось уйти отсюда.

— Не знаю, куда подевалась эта книжка. У меня все растаскивают, ничего не возвращают, ужас какой‑то! Отдаю свою энергию половине Москвы, кормлю ораву бездельников, и они же меня обворовывают. Как жаль, Артур, эта книжка вас бы продвинула, многое бы объяснила.

— Что за книжка, в конце концов?

— «Третий глаз».

— А это всё что такое? — указал я на кипы, громоздящиеся на полу возле открытых ящиков.

— Бог знает! Покупаю всё что ни попадя, а прочесть не успеваю. Хотите — поройтесь, а я сейчас зайду, у меня там ещё один нужный пациент, неудобно. Щитовидка. Всего минут пятнадцать. А потом займёмся самым главным, я ведь помню, я обещала.

…Камилл Фламмарион, «Неведомое».

Блаватская, «Тайная доктрина».

«Знаки Агни–йоги» Елены Ивановны Рерих.

Ее же «Иерархия».

«Карма–йога».

«Хатха–йога».

«Жнана–йога».

«Порыв к творчеству» Карагулы.

«Оккультное лечение» Рамачараки.

Сафонов, «Нить Ариадны».

«Магия» Папюса.

Опять Рамачарака — «Основы миросозерцания индийских йогов».

Джон Лилли — «Центр циклона».

Выдранная из «Иностранной литературы» повесть «Чайка по имени Джонатан Ливингстон» Ричарда Баха.

Переплетенные лекции целителя Криворотова.

Лекции Спиркина…

Прекрасно отдавая себе отчёт в том, что эта литература наверняка содержит много мути, я все же несколько растерялся. Хотелось бы спокойно полистать хоть несколько книг, разобраться. Но что выбрать из этой груды?

Сатпрем, «Шри Ауробиндо, или Путешествие сознания».

Алиса Бейли — «Посвящение человеческое и солнечное».

Когда рука потянулась за лежащей в стороне обыкновенной канцелярской папкой, вдруг ощутил жар в ладони.

— Этого вы ещё тоже не одолели? — спросил я вошедшую в комнату Маргариту.

— Нет. — Она снова закрыла дверь на крючок. — Надоело! То пневмония, то диабет, то щитовидка. Ну их к чёрту! Давайте лучше научу вас диагностировать. Садитесь напротив меня, вот на этот стул. Да положите папку на подоконник. Что вы за неё держитесь? Хотите почитать — дам хоть насовсем.

Я покорно отложил папку, сел.

— Я диагностирую этим местом, — Маргарита указала острым накрашенным ногтем на своё междубровье. — Как развёртка телевизора, понимаете?