Владимир Файнберг - Здесь и теперь

— Как интересно. — Катя свернула с широкой авениды на тихую улицу.

— Признайтесь, подумали: Анне ещё дервиша теперь не хватает?

— Подумала, — кивнула Катя, вдруг спохватилась: — Откуда вы узнали? Читаете мысли?

— В данном случае это не трудно.

Подъехали к старинному розовому дому в семь этажей со стеклянной будочкой у ворот. В будочке сидел человек. Он приподнялся, почтительно кивнул Кате.

Ворота отъехали в сторону. Машина покатила вниз, в подземный гараж.

Черный с золотом «роллс–ройс», японский «дацун», итальянская «альфа–ромео» сверкали под ярким электрическим светом.

— Ничего себе кареты у ваших соседей, — сказал я.

— Этот гараж принадлежит нам. И все машины наши. — Катя заглушила двигатель. — Дело в том, Артур, что мой муж — миллионер. Владеет авиакомпанией. К сожалению, он сейчас в командировке, за границей. «Роллс–ройсом» пользуемся редко, разве что ездим на приёмы, «дацун» — его ежедневная машина. Третья принадлежит Кармен — моей дочери, а я довольствуюсь «фиатом»: маленький, легко парковаться в городе. У нас с этим проблема.

Вышли из машины. Лицо Кати исказилось, словно от боли. Я направился было к выходу из гаража, но Катя вернула к скрытой в стене двери, нажала ручку.

Это оказался лифт. Кабина, вся в бархате, зеркалах и бронзе, плавно пошла наверх.

— Что у вас болит? — спросил я.

— Нога. Зимой катаемся на горных лыжах. Ездим тут неподалёку, в Андорру. Сломала левую ногу. Вроде все хорошо срослось, а боль осталась.

— Где?

— В голени. Ничего не помогает. Прибегала даже к помощи парапсихолога, как у вас говорят, экстрасенса.

— Ну и что?

— Расскажу. Это очень интересно.

Вышли из лифта. Катя отперла дверь, и я вошёл вслед за нею в квартиру.

— Кармен! — позвала Катя. — Кармен! Гость из Москвы!

В просторный холл вышла прелестная девочка лет пятнадцати. Приблизилась ко мне, подставила щеку.

Я вопросительно взглянул на мать.

— В Испании так принято. Целуйте!

…В гостиной, пока Катя и Кармен готовили на кухне угощение, я осмотрелся. Мебель была японская — черно–лаковая с перламутровыми инкрустациями. В углах стояли высокие японские же полукруглые этажерочки. На каждой полке пестрели русские народные игрушки. Катя уже успела поставить на них и деревянные крашеные птички–свистульки, деревянные грибочки, самоварчики — всё, что я привёз.

— Сколько у вас комнат? — спросил я Кармен, когда она вошла с подносом, уставленным едой и напитками. Девушка, напряжённо улыбаясь, смотрела на меня.

— Она, хоть и родилась в Москве, уже забыла русский, — сказала мать, входя следом с другим подносом, где дымился в чашечках кофе. — Сама толком не знаю, сколько комнат. Хотите, покажу наши апартаменты?

Я пошёл вслед за Катей. Она отворяла одну дверь за другой.

— Вот кабинет мужа. Это — спальня. Это — комната Кармен. А тут царство моего сына, вы его сегодня увидите. Эти две комнаты для гостей. Тут библиотека. А это — моя комната, нравится?

Это было единственное помещение, где отсутствовала японская мебель. На полке над тахтой тянулся рад вятских глиняных игрушек, в углу висела маленькая бумажная икона Христа.

Катя, чуть прихрамывая, шла вперёд, показывала ещё какие‑то комнаты, завела в огромную кухню с настоящим баром, где были полукруглая стойка и высокие вращающиеся кресла, где блистала чистотой автоматическая мойка, стояли электроплиты.

— А это считать за комнату или нет? — спросила Катя, отворяя ещё одну дверь между мойкой и плитой.

В длинном помещении снизу до потолка тянулись широкие полки, тесно уставленные консервами, жестяными, стеклянными, пластиковыми банками, бутылками, оплетёнными соломой бутылями. Все это было в ярких надписях, этикетках. Сверху с крюков свешивались копчёные окорока, колбасы. Тут же стояло четыре японских же холодильника.

Потом я сидел в гостиной, угощали блюдами, которых я никогда раньше не пробовал: какими‑то рачками под лимонным соком, омаром, необыкновенно вкусным сыром с клубникой.

Говорят, когда что‑либо ешь впервые, нужно загадать желание. И я пожалел, что не загадал.

Вскоре Кармен извинилась и убежала.

— Отец купил ей на день рождения арабского коня. Учится ездить в «Жокей–клубе», — объяснила Катя.

Допили кофе.

— Ну а теперь кладите вот сюда на стул свою ногу, — сказал я. — Не могу смотреть, как вы морщитесь.

Через полчаса Катя сначала осторожно, потом все смелее ходила по ковру в гостиной.