Владимир Файнберг - Скрижали

Но едва услышав слово «валежник», Артур понял: не то что показывать Аю, в дом впускать ни в коем случае нельзя, рядом терпеть нельзя. Этот человек опасен. Может сбросить с каната.

И он поспешил отделаться от Бориса Юрзаева.

А на другое утро Оксана сказала, что у Аи зашевелились пальчики ног.

Бобо вернулся через двенадцать дней, вечером. И первым, кого он увидел, подъезжая к навесу, под которым всегда ставил свой автомобиль, была идущая Ая. Она держалась за руку Артура.

Бобо выскочил из машины, кинулся к девочке, схватил, обнял. Гипсовый обруч–воротник ещё стягивал её шею.

— Почему это не убрали? — спросил он, осторожно ставя девочку на землю.

— Я не врач, — ответил Артур, — это должны сделать врачи. Придется везти её в больницу. Нужен рентген. Пока не будет снимка, заключения врачей, я не уеду.

Пошли к дому. Бобо отметил, что за это время Артур сильно поседел. Был хмур.

А девочку переполняло счастье возвращения к жизни. Она помогала матери у плиты, приносила и ставила на стол тарелки. Бобо придирчиво смотрел — руки, ноги, всё двигалось.

— Помалу, кровиночка моя, помалу, — не уставала повторять Оксана. — Вот дядя Артур заругает, вот заругает.

Сразу после ужина Артур настоял, чтобы Ая отправилась спать. И та послушно встала из‑за стола. Оксана ушла вместе с ней.

— Что же, теперь‑то можете выпить со мной за вашу удачу? — спросил Бобо, доставая из буфета бутылку виски и рюмки.

— Это не я. Бог, — ответил Артур.

Бобо взорвался:

— Что ты мне тычешь своим Богом! Думаешь, я сразу не понял? Да это был просто неверный диагноз! Вот и все.

— Какая разница… — Артур поднялся из‑за стола, пошёл на веранду.

Но Бобо не отставал.

— Просто неверный диагноз. Пудрите мозги таким, как Оксана. Крест нацепил на ребёнка! Думаешь, я не заметил? Мракобесие в моём доме… Что сделал твой Христос? Перестали люди убивать друг друга? Грабить? Подсиживать? Не можешь ответить! Просто неверный диагноз!

— Откуда в вас такая злоба? — обернулся Артур.

Он вошёл в свою комнату, запер дверь на крючок.

«Неверный диагноз? Пусть. Так ему удобнее. Но откуда все‑таки такая злоба? — продолжал думать Артур, расхаживая между кроватью и столиком. — С другой стороны, эти вопросы могли задать сотни тысяч людей. Еще хорошо, не предъявил счёт за инквизицию, за крестовые походы, за то, что церковь сотрудничала с КГБ …»

Он знал ответы. Но не мог позволить себе ввязываться в спор с озлобленным, не желающим никого слушать человеком. Никого, кроме самого себя. Закрытым наглухо. По опыту Артур знал: подобные споры кончаются для него сильнейшим гипертоническим кризом. Вот и сейчас загудел затылок — поднималось давление.

Он сел к столу, растёр ладонями голову.

«Может быть, эту книгу и надо написать для таких, как Бобо? Чтобы поняли, что людям дарована свобода воли. Что за их безобразия отвечают они сами, только они. И отвечают именно перед Богом. Церковь — те же люди. За все извращения истины, которую принёс Иисус Христос из невидимого отсюда мира, Он не в ответе. Уже принял казнь на Голгофе. Хотите ещё? — Артур сам не заметил, как все‑таки ввязался в мысленный спор. — Горды своей независимостью? Свободой от религии? А что это значит? Это значит — перекрыт контакт с Богом. Человек, полный собой, не может ничего вместить. Большинство хочет как можно больше взять, хапнуть. Не отдать. Не понимаете: только когда отдаёшь, в тебя вливается вполне ощутимое Нечто… Требуете доказательств существования Бога и сами мешаете проявиться тайне Господней. Потому что инстинктивно боитесь, смертельно боитесь этого. Ибо пробуждается то, что называется совестью. И наступает время жить иначе. Не по тем правилам, что навязал сатана. Его правила — конвейер, уводящий вниз, в преисподнюю. Да, быть среди людей, живущих по этим правилам, трудно. А Христу было легко? А Яношу Корчаку легко было добровольно идти с детьми в газовую камеру? А бедный мой батюшка Александр, что чувствовал он, отдавший всю свою любовь людям, когда, получив удар топором в голову, делал последние шаги к дому? В этом мире законы сатаны. За все хорошее — расплата. Христос, между прочим, никакого христианства не проповедует. Всё, что он говорит, — любить Бога и друг друга. Как самого себя. За то, что натворили другие, считающие себя Его последователями, не отвечает. А я, Артур Крамер, выходит, должен отвечать?»

Тупая боль в затылке нарастала, пульсировала. В глазах рябило. Он с трудом разглядел стрелки на циферблате. Шел второй час ночи.