— Они пришли сами.
— Не нужно мудрости вашего Соломона, чтобы поверить в твои лживые слова.
— Они собрались здесь все вместе, различные по своим убеждениям, чтобы выразить….
— Как же! Твой сварливый, корыстный, погрязший во многих суевериях и грызущийся между собой, народ, вдруг объединился… Будто ты не знаешь о моих соглядатаях — мне известен каждый твой шаг, — саркастично произнес наместник Иудеи.
— Проклятый римлянин, — с привычной злобой подумал Каиафа, — пусть тебя покарают твои же боги….
— Впрочем, и твои люди шпионят за мной, — продолжал прокуратор, презрительно сощурив властные глаза, — и меня это не обижает. Не смей только писать на меня доносов императору, иначе я тебя уничтожу!
— Я не писал на тебя доносов….
— Будто бы…. А, о растрате казенных денег, которые, на самом деле, были потрачены на строительство акведуков для Иерусалима?
— Нам не нужны были эти акведуки.
— Хотите жить в грязи, купаться в нечистотах и пить отвратительную воду…. Что ж — ваше право. Но пока вы являетесь подданными империи, я должен…, прокуратор внезапно прервался, — ладно, мы не для этого здесь встретились. Говори — что тебе нужно?
— Нами арестован и осужден к смерти некий проповедник из Галилеи, по имени Иисус Назаретский.
— Я знаю это.
— Он связан с вождями зелотов, организующих убийства ваших сторонников в Иудее.
— У меня на этот счет совершенно иные сведения.
В окно донесся рев толпы. Слышались ругательства и выкрики на разных языках.
— Распни его! Распни…, - верещал чей-то тонкий голос, поразительно похожий на голос Фагота.
Толпа дружно подхватила, — распни….
Интересное совпадение, — саркастически заметил прокуратор, — как только ты заговорил о проповеднике — твои люди закричали о предании его смерти на кресте. Как это у тебя получается?
— У каждого свои секреты, — ушел от ответа Каиафа и продолжил, — но, помимо преступлений против моего народа, Иисус совершил и преступление против великого Рима и лично римского императора, — он помолчал и добавил, — да, пошлют ему боги долгие годы.
— Какое же преступление, — заинтересовался прокуратор.
— Он объявил себя царем Иудеи, а кому, как не тебе известно, что никто не может быть царем провинции без согласия Рима, то есть решения римского Сената. И он считает себя богом, то есть ставит себя выше императора Тиберия.
Понтий Пилат задумался, теребя пурпурный край своей белоснежной тоги.
— Действительно, если задержанный заявляет это — тем самым совершается одно из самых тягчайших государственных преступлений и виновный заслуживает распятия на кресте, — размышлял он.
Любые действия против Рима и императора следовало расценивать, как оскорбление величия римского народа, что было предусмотрено весьма подробным и изощренным римским законодательством и предусматривало лишь одно наказание — смертную казнь.
— Но, с другой стороны, с чего бы это лукавый Каиафа доносит ему о преступлении против Рима и императора, которых ненавидит, ну, может, чуть менее чем самого прокуратора, — это казалось ему странным. — Он скорее укроет любого преступника, посягнувшего на римлян и их законы, и даже вложит в его руки меч, чем выдаст….
Вновь поднявшийся рев толпы прервал его мысли.
— Но, почему этого иудея… Он ведь иудей?…
— Он галилеянин.
— Все равно, относится к вашему народу… Почему его следует судить по римским законам? Вы приговорили его к смерти за преступления против ваших законов и обычаев — казните же его, заодно, и за преступления против Рима! Покажите свою преданность императору Тиберию!
— Мы не вправе судить по римским законам. Кроме того, мать его, дочь козопаса, зачала от беглого римского солдата Пандиры, значит, в его жилах течет и римская кровь.
Явно не поверивший в это Пилат, лишь саркастически рассмеялся, — даже, если ты говоришь истину — от этого он не стал римским гражданином. Есть ли у вас письменные свидетельства преступной деятельности вашего пророка?
— У нас есть донос, обвиняющий Иисуса из Назарета в….
— Neminem cito accusaveris! Вам, дикарям, неизвестен этот основополагающий принцип римского судопроизводства, — прокуратор презрительно сощурил глаза и поднял подбородок, — это означает — никого попешно не обвиняй.
— Но император….
— Император — уста всемогущего Юпитера в небесах, я — уста императора в Иудее, — серые жесткие глаза сузились, прямые, как два лезвия римских мечей, тонкие сухие губы, гневно сжались.
Читать дальше