Владимир Файнберг - Словарь для Ники

Хорошая просмолённая лодка, особенно если она килевая, если весла её легки и не выскакивают из уключин, — это счастье.

Сливаешься с ней. Движешься по вольному морю, по извилистым речкам. Сам себе всадник и конь.

Единственное, с чем не могу примириться, что гребёшь, сидя спиной к направлению движения.

Как жизнь. Всё время видишь прошлое, а чтобы увидеть, что тебя ждёт впереди, приходится выворачивать голову.

Сознательно сказанное лживое слово — яд, который прежде всего отравляет лжеца. Если же человек лжёт себе, малодушно боясь взглянуть правде в глаза, — это ещё более губительный яд.

Ложь подобна ядовитой твари всегда таящейся внутри человека. Даже великие праведники чувствовали это в себе.

Не всякого ближнего я умею любить, как самого себя. Далеко мне до этой высочайшей планки.

Сам же всё время ощущаю Божью любовь, которая приходит через людей…

Неоплатный должник, как я хотел бы, Ника, чтобы чувство тёплой длани Божьей, покоящейся на макушке, досталось и тебе.

Ты подрастёшь. Начнутся первые увлечения. Грянет первая любовь.

Теперь, похоже, мир пал до уровня Содома и Гоморры. Синонимом слова «любовь» становится мерзкое «секс».

Высочайшее, что даровано человеку, распято посредством телевидения, порнофильмов, дискотек, рекламы противозачаточных средств. Любовь‑как лягушка, препарированная на столе физиолога.

Господи! Как же мне любить и прощать гаденьких гомосексуалистов, лесбиянок, всех тех, кто не любит, а «занимается любовью»?!

С годами я понял: другие люди, мужчины и женщины, молодые или старые, тем более дети — это все тот же я. Вот в чём секрет всех чудес — телепатии, чтения мыслей. В том числе и целительства.

Твоя мама и моя жена Марина — одно из самых загадочных существ, каких я встречал в жизни.

Суди сама. Как это можно, нигде никогда специально не обучаясь, в совершенстве уметь говорить, читать и писать по-итальянски?

Это ещё не самое удивительное.

Я дорожу возможностью и одновременно побаиваюсь, как мальчишка, показывать ей то, что мною вчерне написано. Марина обладает непостижимым даром мгновенно и совершенно точно улавливать мельчайший промах моей мысли, слова.

Мало того. Если я поставлен в тупик её неожиданными и справедливыми замечаниями, она без особых раздумий, слёту предлагает свой вариант поправок. Всегда замечательный.

Откуда эти высшие редакторские способности? Ведь ей не довелось получить ни филологического, вообще никакого образования.

Я уж не говорю о том, что ты и без меня знаешь — о её непостижимой доброте. Ласку никогда не заходящего солнца Марины ощущаем не только мы.

Все.

Узнав, что я составляю «Словарь для Ники», мой друг Родион сообщил, будто такого рода произведение уже существует. И написано оно довольно давно Марлен Дитрих — знаменитой немецкой певицей и киноактрисой.

Я несколько заволновался, потому что не позволяю себе ходить по чужому следу.

Вскоре книга об этой диве с фотографиями, подробным жизнеописанием лежала передо мной на столе. Я, конечно, начал читать с конца, где напечатана её «Азбука моей жизни».

Оказалось, на закате своей бурной деятельности Марлен Дитрих заделалась добродетельной бабушкой. По алфавиту стала перечислять рецепты блюд, которыми потчевала внуков. А также записывала глубокомысленные изречения, вроде: «Сандвич. Незаменим для того, кто привык есть на ходу».

И я было успокоился. Пока не узнал из биографии, что одно время за Марлен Дитрих ухлёстывал Гитлер. Безнадежно, по её словам. Но когда началась Вторая мировая война, эмигрировавшая в Америку дива решила вернуться в Германию, чтобы снова встретиться с извергом и ценою любовных ласк отвратить его от дальнейших кровавых замыслов.

При всём том, что я содрогнулся, прочитав об этой затее, все‑таки подумал: «Вдруг бы получилось…»

Полюбить Венецию легко. Кто только не любил Венецию с её несколько мишурной красотой!

Свежим летним утром мы с Мариной, приплыв на катере из Лидо ди Гзоло, прокатились туда–сюда по Гранд–каналу, покормили голубей на площади возле невыразимо красивого собора святого Марка, сфотографировали друг друга. И потянулись было встать в хвост длиннейшей очереди туристов, стремившихся осмотреть собор изнутри, как ощутили, что теряем себя; что подчиняемся зловещему гипнозу толпы, как бы заставляющей нас исполнить весь положенный ритуал.