Владимир Файнберг - Словарь для Ники

И вот выплываешь в открытое море. Пение птиц доносится и сюда.

О каждом человеке существует некий замысел Божий. Но как его распознать?

Обычно смотрят в будущее, пытаясь провидеть, что ждёт впереди.

Это неправильно. Необходимо оглянуться назад, на то, что с тобой происходило, и ты довольно быстро различишь свой главный Путь и все те случаи, когда ты с него явно сбивался. Генеральное направление на карте твоей жизни проступит, станет очевидным.

Теперь, обладая такой картой, можно попробовать глянуть и в собственное будущее.

Вперяясь в звёздное небо, пытаясь постичь тайны космоса, мы позабыли о не менее ошеломляющем чуде.

Достаточно опустить взгляд и увидеть под ногами невзрачный, рассыпчатый слой темноватых комочков — землю. Если бы не этот довольно тонкий слой, из которого растут все леса, все травы, все сады, все сельскохозяйственные культуры, чем бы питалось все поголовье животных, от которых мы получаем молоко, шерсть, говядину, баранину, свинину? Где находили бы себе корм птицы? Как бы мы жили без цветов?

Гигантская плодотворная сила, незримо таящаяся в земле, непостижима не меньше космоса. Без неё некому было бы смотреть на звёзды.

Старинное, очень древнее зеркало в темно–коричневой деревянной оправе висит в моей комнате между секретером и книжными полками. Редко кто в него смотрится. Нетускнеющая, хрустальная глубина, кажется, таит в себе воздух девятнадцатого века со сменяющимися отражениями моих предков со стороны мамы.

Как порой хотелось бы вызвать из этой глубины их отражения! Взглянуть в глаза, попробовать выдержать их испытующий взгляд.

Кроме этого зеркала, от них ничего не осталось.

Ну, и кроме нас с тобой, Ника.

Вороны каркают — к дождю.

Совсем стемнело.

Деревья гнутся на корню от беспредела.

Пройдут дожди. Повалит снег.

В окно заглянет белый негр предвестьем стужи.

Но доживёшь до Рождества, а там, глядишь, свои права теряет Ужас.

Он думает, что знает все обо всём.

С годами обзавёлся очками, модной небритостью, компьютером, цитатами на все случаи жизни, язвительной улыбочкой всезнайки.

Если молчит — молчит многозначительно.

Любит поразглагольствовать о политике, религии, психоанализе и уж конечно о модернизме–постмодернизме. Порой ощущение внутренней пустоты подкатывает словно изжога. В этом предчувствии духовной катастрофы — единственная надежда на его спасение.

Но он принимает таблетки от колита, гастрита — болезней, характерных для замкнутых на себе людей мёртвого, книжного знания.

Я бесшумно полз по росистой траве, мимо стволов высоких елей, огибая густой, колючий подлесок.

Если бы меня заметили, я был бы «убит». Ибо у нас в подмосковном пионерлагере началась военная игра — сражение между «красными» и «синими».

У меня выше локтя была повязка синего цвета. Я был назначен разведчиком. Должен был найти три фанерные стрелки, указывающие местонахождение штаба «противника». Их ещё вчера рассредоточил по лесу наш военрук — инвалид войны.

Настоящая война кончилась лишь недавно, и нам, мальчишкам, хотелось хоть в игре дорваться до того, чем обделил возраст, — до битвы с врагом, пусть условным. Убитым считался тот, у кого сдерут повязку.

Я полз, чувствовал далеко за спиной своих. А где‑то впереди таился противник. Со своими разведчиками. И я боялся, что меня «убьют» в самом начале игры.

Похрустывали подо мной опавшие ветки. Какая‑то крупная птица шумно выпорхнула из кустов.

Первая фанерная стрелка лежала на поверхности замшелого пня, пахнущего грибами. Она указывала направо — в сторону просвечивающей сквозь чащу поляны.

Сменив направление, я пополз к этому открытому, освещённому солнцем месту, где меня могли легко заметить. Еще издали в прогале между елей я увидел посреди поляны холмик и подумал, что вторая стрела, наверное, находится там.

Подбираясь поближе к краю поляны, неожиданно упёрся локтями во что‑то твёрдое и холодное. Это была полускрытая травой и землёй пробитая каска, на дне которой скопилось немного тухлой воды. Если бы не эта вода, я бы нахлобучил её на голову.

Холмик на поляне зыбко шевелился, охваченный маревом какого‑то движения. Он был похож на мираж.

Я подполз ближе.