Владимир Файнберг - Словарь для Ники

Порой пытался представить себе — каково это, когда тебе в запястья и ступни вколачивают гвозди…

Не укладывалась эта история ни в сказку, ни в легенду. Смерть, воскресение и вознесение Христа — все это резко отличалось от мифических деяний Геракла, сказок Шахерезады…

Поговорить было не с кем. Родители были неверующими. Все вокруг были неверующими. Как‑то, примерно через полгода, когда та самая Лена снова пришла к нам в гости, я накинулся на неё со своими вопросами. Оказалось, ни на один ответить не может, ничего не знает. Посоветовала читать Псалтырь.

Стремление добраться до сути дела мучило невероятно. Однажды для храбрости зазвал с собой посетить храм одноклассника. Продержались мы там от силы минут двадцать. Старушки судорожно осеняли себя крестным знамением, утробным басом страшно реготал дьякон, пузатый поп в золочёной рясе расхаживал с кадилом под иконами.

Хорошо было от душного запаха горящих свечей выйти на свежий воздух.

«Но как же все‑таки, — думал я, — благодаря такой жалкой горстке людей, которые не обладали никакой властью, которые перемёрли после этих событий, христианство могло так распространиться по земле?».

Присутствие книги тревожило. Она становилась для меня чем‑то большим, чем книга.

…В семнадцать лет, сдав выпускной экзамен по математике, майским утром я проснулся с чувством наступающей свободы от школы, счастья.

Хорошо помню, как лежал с руками, закинутыми за голову, смотрел в слепящую заоконную синеву. И внезапно увидел сияющую золотистую точку. Она приближалась, увеличивалась, обретала очертания человека. Да, человек в светящемся хитоне и сандалиях влетел сквозь стекло окна, встал на пол. И медленно прошёл мимо меня, глядя прямо в глаза. В душу.

И я понял, Кто это.

Взгляд Христа был скорбен, испытующ.

Я напрягся. Помню до сих пор, как мгновенно затекли заложенные за голову руки.

А Он, не проронив не слова, уходил в стену, где висела карта земных полушарий.

И я понял, что не готов…

Только через много лет, в 1978 году, я впервые рассказал об этом посещении отцу Александру Меню. Он, не колеблясь, подтвердил: «Подобное происходит не так уж редко. И не только с вами. Это был Христос».

Вот тогда я крестился. Тогда понял, что просто обязан написать о том, что случилось, в своей книге «Здесь и теперь».

А на вопросы, которые я в юности задавал сам себе, есть один очень простой ответ, конечно, невыносимый для рационального, материалистического мышления: то, что случилось 2000 лет назад в Палестине, было чудом Божьим, осуществлённым из любви к погрязшему во грехе человечеству, в надежде на его спасение.

Вот почему, когда речь заходит о вере, я говорю, что не верю, а знаю.

Я родился и рос и не знал о том, что я еврей. Был просто одним из мальчишек московского довоенного двора, пока лет в 7 не услышал обращённый ко мне насмешливый вопрос Валета:

— Вовка, ты жид?

Странное слово сбило с толку. Я впервые услышал его.

С тех пор и до сегодняшнего дня жизнь грубо напоминает мне, кто я такой. Делает из меня еврея.

И теперь благодаря этому я с гордостью несу в себе, в своей крови пробуждённую память о Библии, о Христе. Обо всём, что случилось с избранным народом Божьим…

Но и благодарную память о русском народе. Хотя бы за то, что он одарил меня языком, на котором я пишу сейчас эти строки.

Ты тоже до сих пор помнишь то место за низкой оградой палисадника, где росла Елочка.

Я первым обратил внимание на неё зимой, катая тебя в коляске по нашему двору. Елочка была крохотная, едва выглядывала из‑под снега.

Когда же ты научилась передвигаться самостоятельно, мы с тобой каждый раз по пути на прогулку приостанавливались против Елочки.

— Здравствуй, Елочка! — повторяла ты вслед за мной.

Ты росла. Росла и Елочка. Ее лапки были раскинуты в стороны, словно открывая объятия.

Летом вокруг неё цвели одуванчики, порхали бабочки. Зимние снегопады уже не могли скрыть её задорно торчащую зелёную макушку.

Теперь уже ты первой говорила:

— Здравствуй, Елочка!

Перед двухтысячным годом, за день до праздника, ты вдруг вернулась, едва выйдя с мамой на утреннюю прогулку.

— Папа! Я не нашла нашу Елочку.

Сразу заподозрив неладное, я накинул пальто и вышел во двор.

Елочки не было. Стало ясно, её кто‑то безжалостно выдернул, чтобы поставить у новогоднего стола. Растения, как известно, не умеют кричать, звать на помощь.