Владимир Файнберг - Словарь для Ники

Еще через день он позвонил мне из Пушкино, с огорчением сказал, что в его книгах не нашлось изображения нашей птички.

Наутро я застал в гнезде пять глоток с широко раскрытыми клювиками. Птенцы яростно пищали, взывая к матери.

Она то и дело подлетала, кормила их Бог знает чем, и снова улетала в поисках корма.

Я позвонил отцу Александру поделиться новостью. — Выберу время, специально приеду! — обрадовался он.

— Очень хочется взглянуть.

Птенцы подрастали на глазах, оперялись. Наступило утро, когда я вышел в лоджию, и гнездо оказалось пусто.

Именно в этот день приехал отец Александр — с фотоаппаратом, спакетиком какого‑то корма, купленного в зоомагазине.

— Что ж, улетели… — сказал он со светлой печалью. — Добрый им путь!

Я снял гнездо с орхидеи, подарил отцу Александру.

…А в сентябре он погиб от руки убийцы.

Когда нас с мамой не станет, не дай тебе Бог, доченька, быть униженной голодом.

Покачто Господь от него бережёт.

Но есть ещё непреходящий голод на верного друга, на хорошую книгу, просто на открытую улыбку прохожего…

Верных друзей всегда мало, очень хороших книг на самом-то деле считанное количество. Что касается встречных людей, пойдёшь по улице — взгляни сама…

Этот голод утоляется крайне редко.

Старушка осталась совсем одинокой. Внучка давно вышла замуж, уехала в Германию и ждала оттуда, когда бабушка наконец умрёт, чтобы продать её однокомнатную квартиру.

Все знакомые старушки померли. Ей, бывшей учительнице, не с кем было слова сказать. Разве что с кассиршей ближайшего продуктового магазина. Кассирша — красотка с длинными, ярко наманикюренными ногтями — грубо швыряла ей сдачу и даже не отвечала на робкое «Добрый день».

Старушка сдачу никогда не пересчитывала, потому что видела так плохо, что и книжки свои не могла перечитывать.

«Такое, деточка, может случиться и с тобой, с каждым», — всякий раз думала она, потихоньку возвращаясь из похода в магазин.

Тянулись дни, месяцы. Никто никогда не звонил. И ей позвонить было некуда. А порой так хотелось услышать человеческий голос! Просто человеческий голос.

У неё был черно–белый телевизор, был радиоприёмник «Спидола». Но со временем эти приборы испортились. При её ничтожной пенсии и думать не приходилось о том, чтобы вызвать мастера, починить их.

Мертвая тишина застоялась в квартире.

Однажды вечером смолк даже тихий ход маятника древних напольных часов. Старушка подтянула гири и, чтобы узнать точное время, подслеповато набрала по телефону цифру 100. — Точное время двадцать два часа сорок секунд, — произнёс чёткий, спокойный женский голос.

Старушка ещё раз набрала цифру 100.

— Точное время двадцать два часа, одна минута, одиннадцать секунд.

Старушка понимала, что это записанный на плёнку, как бы механический голос. С тех пор у неё вошло в привычку позванивать в службу времени.

Однажды вечером она сидела с поднятой телефонной трубкой, машинально набирала и набирала все тот же номер, думая о своей нетерпеливой внучке, о том, что та может приехать и насильно отвезти её в дом престарелых, как в крематорий.

— Алло! Слушаю, — внезапно раздался в трубке мужской голос.

Старушка испугалась. Поняла, что случайно набрала чей‑то чужой номер.

— Бога ради, извините меня. Я ошиблась.

— Ничего страшного, — ответил голос. — Со всеми бывает. Всего доброго!

С тех пор одно лишь воспоминание об этом мягком, доброжелательном голосе спасало её от беспросветного отчаяния.

Михаилу Сергеевичу Горбачеву я лично очень обязан. Прежде всего тем, что благодаря этому не очень‑то умелому, не очень последовательному политику я, как многие, все‑таки хлебнул воздуха свободы. И конечно же тем, что лучшие мои книги были опубликованы.

Подумать только, Генеральный секретарь отважился изнутри взломать Систему! Каждую минуту его могли убить, растерзать… Подозреваю, что ему просто некогда было подумать о смертельной опасности.

Недавно один дурак передал мне слух, будто по телевизору сообщили, что Горбачев умер.

Если бы ты знала, Ника, какую пустоту ощутил я в сердце!

Могло статься так, что на земле не оказалось бы гор.

Какое счастье, что они есть! На них можно хорошо смотреть. И с них смотреть хорошо.

Одно из ярчайших впечатлений — тот десяток дней, что я прожил на высоте 2400 метров в зоне альпийских лугов.