Владимир Файнберг - Словарь для Ники

«Скорее всего, мулат», — думал я, глядя на его негритянски смуглое, дочиста выбритое лицо с каким‑то благородным пепельным оттенком кожи.

В тот вечер я припозднился с купанием в море да ещё покурил с вооружённым охранником пляжа Абдуллой. И пока переодевался потом в своём бунгало, пока под фонарями и пальмами дошёл до ресторана, расположенного у большого бассейна под открытым небом, там было уже полно ужинающих и гомонящих туристов. Кажется, не оставалось ни одного свободного места.

Старший официант в белой куртке увидел, что я в задумчивости приостановился, издали махнул мне рукой и указал на полускрытый кустом цветущего гибискуса столик.

После моря особенно хочется есть. Я быстро разделался с ужином и уже допивал из фужера прекрасное египетское пиво «Stella», как увидел, что официант ведёт к моему столику шествующее гуськом то самое семейство.

На этот раз красавец был в отлично отглаженной белой рубахе, тоже с воротником–стоечкой, и коричневых брюках. Он по–английски спросил у меня разрешения. Они расселись за столиком.

И мне расхотелось уходить в своё бунгало.

— Нравится пиво? — спросил он меня. — В Египте делают только один сорт пива, зато очень хороший.

Он заметил, что я с трудом понимаю английский, спросил: — Испанец? Француз?

— Еврей, — ответил я. — Фром Раша.

Обе женщины, перестав есть, уставились на меня так, будто впервые увидели живого еврея.

— Фром Раша? Из России? — чудесная детская улыбка озарила лицо этого человека. Он чуть пригнулся ко мне и тихо пропел на почти чистом русском языке: «Когда на улице Заречной в домах погаснут фонари, горят мартеновские печи. И день, и ночь горят они…» Я когда‑то учился в Свердловске. Эта песня была гимном нашего курса.

— Вы кто? — в свою очередь спросил я, переходя на родной язык. — Африканец?

— Араб. Живу в Марокко, в Касабланке. Инженер–химик. Это жена, не работает. И наша дочь. Она анестезиолог. Завтра утром возвращаемся домой. Приезжали на машине отдохнуть. Пока здесь опять не началась война.

Он подозвал официанта, попросил принести две бутылки пива, явно дожидаясь, пока я спрошу, о какой войне идёт речь. Но мне показалось опасным поднимать эту тему. — Война между Израилем и всем арабским миром, — сказал он, наливая из открытой официантом бутылки пиво мне и себе. — Подумайте сами, вы еврей, я араб. Вместе пьём пиво. Лично между нами нет крови, нет ненависти. У нас один Бог. Хотя мы, арабы, называем его Аллахом. Нам обоим противен терроризм.

При слове «терроризм» жена, которая явно не понимала по–русски, с тревогой глянула на него так, как сморят на одержимого.

Он же, все быстрее перебирая пальцами чётки, стал убеждать меня в том, что именно такие люди, как мы, могут стать инициаторами конференции; руководители всех стран обязаны будут выслушать представителей террористов. «Почему это с ними нельзя вступать в переговоры? — то и дело вопрошал он. — Разве они не люди? Разве у них нет своей логики?»

Я молча слушал его. Этот человек нравился мне всё больше.

— Они такие же люди, как мы, у них тоже есть дети… Неужели вы думаете, что человеку с поясом шахида не горько идти умирать?

— Но что конкретно можем сделать мы с вами?

— Многое! Стать катализатором, началом всего процесса.

Что я мог ему ответить? Как всякий нормальный человек, я тоже не раз думал о том, как спасти мир от раковой язвы терроризма, как всех примирить.

Перед тем как покинуть ресторан, мы обменялись адресами и решили продумать наши первые шаги.

Обнялись на прощание. Прошли месяцы, год. Я не получил от него ни одного письма. Чем больше шло время, тем сильнее я тревожился. На мой запрос никто не ответил.

Запоздало пожалел о том, что мы почему‑то не обменялись номерами телефонов.

С дорожной сумкой через плечо я шёл по пустынной улице к автостанции. В Душанбе стояла такая жара, что не только прохожих, автомобилей не было видно.

Я поспешал, чтобы не опоздать на рейсовый автобус, который должен был отвезти меня в прохладу гор — в Кандару, где находилась опорная станция Ботанического сада.

Вдруг из какой‑то подворотни навстречу мне выбежала толпа цыганок в пёстрых юбках.

— Дай погадаю! Дай погадаю! Дай погадаю! — оглушительно накинулись они на меня, загородив проход.

— Нет, — я приостановился, чтобы раздвинуть их и пойти дальше.

— Дай погадаю! Дай! — их речитатив оглушал.

…Мир полон бездельников, занимающихся вымогательством под видом гаданья. Проникнуть в будущее отчасти возможно. Но вовсе не с помощью изучения линий ладони, кофейной гущи, карт или какой‑нибудь астрологии.