Николай Нароков - Могу!

— О чем же вы говорили с нею?

— Не я с нею говорил, а она со мною!

— О чем же?

— О четырех рогатых вепрях Мафусаила.

— Мафусаила? Какого Мафусаила?

— Впрочем, может быть, не Мафусаила, и Иегудиила или Нафанаила… Я в этих именах плохо разбираюсь и могу напутать! Но речь шла именно о четырех рогатых вепрях, это я наверное знаю!

— Да разве вепри бывают рогатые?

— Вообще не бывают, но у тети они могут быть и рогатыми, и крылатыми, и горбатыми!

— Да перестаньте дурачиться! — с притворной строгостью прикрикнула на него Юлия Сергеевна. — Говорите толком!

— Я, право, не знаю, можно ли рассказывать толком всю эту тетину бестолочь, но если вы приказываете, я… Видите ли, тете кто-то сказал, будто где-то в Библии говорится о четырех рогатых вепрях. И первый вепрь будто бы «разбросал» Финикийское царство, второй — Вавилонское, а третий — какую-то землю Мадианскую…

— А четвертый?

— А про четвертого на мою беду ничего не сказано. И вот это-то очень взволновало тетю: вепрей четыре, а государств разбросано только три. И тетя теперь в смятении: не предназначен ли четвертый вепрь, чтобы разбросать Соединенные Штаты?

Все рассмеялись.

— Что же вы ответили?

— Я ответил, что по-моему четвертый вепрь предназначен на то, чтобы разбросать Насера или Кассема, потому что очевидно: вепри действительны только на Среднем Востоке, а не в нашем полушарии. Тетя немного успокоилась и стала благодарить меня, но, к сожалению, она благодарила меня целых две минуты: пять долларов! Право, надо внести в конгресс билль, который запрещал бы богатым теткам говорить по международному телефону!

Елизавета Николаевна принесла кофе, поставила его на столик и присела сбоку.

— На чем же вы кончили? — заинтересовался Георгий Васильевич.

— Тетя сказала, что она подумает о четвертом вепре и о Насере, а завтра мне опять протелефонирует.

— А вы?

— Я ответил, что я с нетерпением буду ждать ее звонка, но… но кажется, я сказал это таким тоном, будто умолял о пощаде.

Юлия Сергеевна легко слушала болтовню Виктора, и ей нравилось, что он паясничает. «Это он такой от радости! — думала она. — От радости, что видит меня!»

— Вы слишком строги к вашей тете! — шутливо заметила она. — А по-моему ваша тетя премилая!..

— Нет, вы не подумайте, будто я не люблю мою тетю! — искренно спохватился Виктор. — Я ее очень люблю, очень! «Люблю грозу в начале мая, когда весенний первый гром…»

— И тетю любите, и весенний гром любите? — расшалилась Юлия Сергеевна. — А свиной хрящик вы тоже любите? — вспомнила она. — И ваша любовь к тете не мешает вам любить грозу в начале мая?

Виктор понял ее. Но оттого, что она задала свой вопрос открыто, и оттого, что ее глаза улыбались, он ничуть не смутился и посмотрел на Георгия Васильевича так, как будто приглашал его полюбоваться Юлией Сергеевной: «А? Видите, какая она чудесная у вас!»

— Какие ты пустяки говоришь! — любовно упрекнул ее Георгий Васильевич. — Впрочем, говори, говори! Я люблю, когда ты всякие глупости говоришь!…

— А вам не кажется, — подхватил Виктор, — что нужно особое дарование, чтобы говорить глупости… А? И боятся их только недалекие люди, а умный человек никакой глупости не испугается. Разве не так?

— Это еще что такое? — развеселилась Юлия Сергеевна.

— А разве вы меня не знаете? Я ведь весь нашпигован стихами, как заяц салом! Ничего вы со мной не поделаете: люблю стихи!

— А тетю вы тоже любите? — опять поддразнила его Юлия Сергеевна.

— Во всяком случае я ее почитаю и уважаю! — притворился серьезным Виктор. — И я готов простить ей те пять долларов, которые я в прошлом году заплатил за ее автоматический кофейник и которые она мне до сих пор не вернула.

— Ничего! — утешил его Георгий Васильевич. — Она оставит вам эти пять долларов в своем завещании!

— Увы! — сделал плачущее лицо Виктор. — Она уже давно пригрозила мне, что лишит меня наследства!..

— За что такая немилость?

— А за то, что я проявил непростительное невежество! — покаянным голосом признался Виктор. — Я спутал многострадального Иова с тем Ионой, которого проглотил кит. А тетя считает, что племянник, который неспособен отличить Иова от Ионы, не достоин наследства…

Юлия Сергеевна почувствовала себя очень легко: никакой тяжести не было в ней. И ей хотелось, чтобы Виктор сидел долго, как можно дольше, и чтобы Георгий Васильевич тоже долго сидел здесь, слушал Виктора, улыбался и время от времени взглядывал на нее. «Как хорошо, что они — со мной, а я — с ними!»