Джоди Пиколт - Роковое совпадение

Он не хочет так с ней поступать, но, с другой стороны, лучше он, чем этот козел Браун. По крайней мере он может сделать так, чтобы следующий шаг стал для нее как можно менее болезненным.

Он отпускает дежурившего у камеры полицейского и занимает место у двери. При более удачных обстоятельствах он отвел бы ее в зал заседаний, предложил чашку кофе, устроил бы получше, чтобы ей было удобнее разговаривать. Но в суде нет подходящего, надежного зала заседаний, поэтому этот допрос будет проводиться по разные стороны решетки.

Волосы беспорядочно падают Нине на лицо, а глаза настолько зеленые, что сияют. На руке у нее глубокие царапины; однако похоже, что она оцарапала себя сама. Ивэн качает головой.

— Нина, мне на самом деле очень жаль… но я должен предъявить тебе обвинение в убийстве Глена Шишинского.

— Я убила его? — шепчет она.

— Да.

Лицо ее преображается, губы растягиваются в улыбке.

— Я могу на него посмотреть? — вежливо спрашивает она. — Обещаю, я ничего не буду трогать, но, пожалуйста, я должна его увидеть!

— Тело уже увезли, Нина. Увидеть его нельзя.

— Но я убила его?

Ивэн тяжело вздыхает. В последний раз, когда они встречались с Ниной Фрост, она спорила с ним в суде по делу, которое он вел, — делу об изнасиловании на свидании. Она встала перед подсудимым и выжала его за свидетельской трибуной как тряпку. Тогда он выглядел так же, как она сейчас.

— Ты будешь давать показания, Нина?

— Нет. Не могу. Не могу. Я сделала то, что должна. Больше я ничего не могу.

Он достает форму с перечнем прав.

— Я должен зачитать тебе твои права.

— Я сделала то, что должна была сделать.

Ивэну приходится повысить голос, чтобы перекричать ее:

— У вас есть право хранить молчание. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас в суде. У вас есть право…

— Больше я сделать ничего не могу. Я сделала то, что должна была сделать, — бормочет Нина.

Наконец Ивэн заканчивает зачитывать права и протягивает ручку через решетку, чтобы она подписала документы, но Нина ручку роняет. Она шепчет:

— Больше я ничего не могу сделать.

— Нина, перестань, — негромко просит Ивэн. Он отпирает камеру, ведет ее по коридорам конторы шерифа, а потом на улицу к полицейской машине, открывает дверцу и помогает ей сесть. — Мы не можем предъявить обвинение до завтрашнего утра, поэтому на ночь придется отвезти тебя в тюрьму. У тебя будет отдельная камера, я проконтролирую, чтобы о тебе там позаботились. Договорились?

Но Нина Фрост уже свернулась калачиком на заднем сиденье полицейской машины и, похоже, совершенно его не слышит.

Тюремный надзиратель у КПП в тюрьме посасывает ментоловый «Холлс», когда просит меня сузить мою жизнь до тех единственных подробностей, которые необходимо знать в тюрьме: имя, дата рождения, рост, вес, цвет глаз, есть ли у меня аллергия, принимаю ли я лекарства, состою ли на учете у врача… Я негромко отвечаю, словно загипнотизированная вопросами. Обычно я вступаю в эту игру во втором акте; для меня в новинку видеть ее начало.

Я чувствую запах лекарственной мяты, когда сержант опять постукивает карандашом.

— Особые приметы? — спрашивает он.

Он имеет в виду родинки, родимые пятна, татуировки. «У меня есть шрам, — думаю я, — на сердце».

Я не успеваю ответить, как второй надзиратель расстегивает «молнию» на моей черной сумочке и высыпает ее содержимое на письменный стол. Жевательная резинка, три леденца «Лайф-сейверс», чековая книжка, кошелек. Неизменные спутники любой матери: прошлогодние фотографии Натаниэля, давно забытое детское зубное кольцо, пачка с четырьмя цветными карандашами, которые мы умыкнули из чилийского ресторана. Еще две обоймы к пистолету.

Я обхватываю себя за плечи дрожащими руками.

— Я не могу. Я больше не могу, — шепчу я и стараюсь свернуться калачиком.

— Ну, мы еще не закончили, — говорит надзиратель.

Он вдавливает мои пальцы в подушечку с чернилами и делает три экземпляра отпечатков пальцев. Ставит меня к стене и вручает табличку. Я, как зомби, выполняю его приказы, в глаза я ему не смотрю. Он не предупреждает меня, что сейчас «вылетит птичка», и теперь я понимаю, почему на всех фотографиях преступники выглядят так, будто их застали врасплох.