Владимир Карпов - Танец единения душ (Осуохай)

Аганя не то, что следила или подсматривала. Она и видеть-то их могла редко. Бобков и Елена Владимировна — иногда с людьми, иногда вдвоем каждый день с раннего утра уходили с геологическими молотками в руках на свои изыскания. Они были специально посланы, как узнала она позже, для изучения «Трубки Оффмана» — трубки взрыва, которую геолог Оффман принял за коренное месторождение. Возвращались только ко сну. Бывало, оставались ночевать там, на пути или временной стоянке. Спали в одной палатке, понимала Аганя. Это ничего не значило, так было принято: для жизни в палатках люди не делились на мужчин и женщин, а располагались по возможности исполнять обязанности: у мужчин больше силы, у женщин чутче ухо, мужчине легче приготовить дрова, женщине прибраться, от одних тепло, от других порядок. Но как не возвращались они в лагерь на ночлег, так сердце саднило. И вспомнилась та теплая домашняя женщина, с которой вместе они выбирали камушки из снега, влажные глаза ее — они, может, тогда и не были вовсе влажными, но сейчас, в памяти, стали такими, теплыми и влажными. Аганя сидела на берегу, и у нее самой были глаза на мокре. Она и не собой уж чувствовала себя, а той женщиной, которая где-то далеко, ждет, с ребенком, играющим папиными камушками. Как-то сразу — и собой, и ею.

Это ничего не значило, что они оставались вдвоем. Но другим днем Аганя увидела, как она стирала ему белье. И это ничего бы не значило: женщины обычно простирывали белье мужчинам, которые близки им были только тем, что рядом жили и вместе работали. Но для того, чтоб постирать, не требовались руки Елены Владимировны, начальника партии: это могла бы сделать любая из девчонок, попроще званием. Она стирала сама! Льняную рубашку, майку, трусы… И так заботливо промывала, что у Агани самой заходили, начали тереть друг о дружку костяшки пальцев, будто не другая женщина, а она, Аганя, стирала белье его.

Рано утром они пошли вдоль берега. На обнажение, догадалась Аганя. И стала пробираться за ними — кустами, скрытно, стыдясь того, что делает. И хотела, уговаривала себя остановиться, вернуться, да ноги несли, и руки разгребали чащобу, и царапали, стегали по лицу ветки, словно понукая, добавляя прыти.

Они останавливались, что-то показывали друг другу руками, записывали, выбирали, разбивали молотком округлые стяжки, снова шли вдоль обрывистого берега. «Кориолиса силы», — вспомнила Аганя. Хотя здесь, на излучине, вопреки этой силе, река намыла крутизну на левом берегу. С лучами солнца Бобков скинул верхнюю одежду и бросился в воду. Как же он хорошо плавал! Сразу было видно человека, выросшего на реке. Три-четыре взмаха, и уже далеко от берега, развернулся и, поплыв «солдатиком», обеими руками стал зазывать Елену Владимировну. Вышла и та из одежд, ступила в воду. Ладная, величественная, как олениха. И поплыла она, как олениха, не примочив подбородок.

Она приближалась к нему, и у Агани прихлынула кровь, помутилось в глазах. И словно бы когти вылезли из под ногтей. Мысленно она даже кинулась на плывущую женщину росомахой. Росомахой, самым злым, хотя и не самым крупным зверем в тайге. Заедающей добычу, попавшую в ловушку охотников. Отгрызающей себе лапу, если попалась сама. Единственным зверьком, способным напасть на человека, без того, чтобы человек не раздразнил зверя. Аганя бросилась росомахой, и кровавая муть пошла по воде… Но он, Андрей, не мог, не должен был видеть этого, он не мог остаться один. И сердце Аганино притихло, улеглись в нем страсти. Росомаха промахнулась, утопла, сгинула. А женщина поплыла, широко поводя под водой руками, высоко держа голову. Да уж и не женщина вроде никакая, а она сама, Аганя, плыла в ее теле.

Плыли они рядом, скользили по поверхности вод, уносимые течением, овевая друг дружку, ровно две белуги.

И два белых лебедя, будто в сказке, пролетали над ними. То ли лебеди отражались в реке, то ли люди в небесах?

Вслед за Андреем Николаевичем и Еленой Владимировной все геологи полюбили купанье.

Но, может быть, это происходило потому, что среди пришедших на Ахтаранду геологов все больше утверждалось мнение: искомого здесь нет. Скарновые породы «трубки взрыва» — не алмазаносны. Также все больше они смотрели в сторону Бобкова, признавали его взгляды, доказательства, метод. Аганя слышала не раз, как молодые ученые люди шептались меж собой, удивляясь, почему это руководство не только не прислушивается к Андрею Николаевичу, но даже наоборот, из сезона в сезон поступает вопреки ему. А самого его, как в насмешку или издевку, посылают туда, где, как он же доказывал, месторождения быть не может.