Владимир Карпов - Танец единения душ (Осуохай)

— Да мы вообще, получается, не нужны. Один он — с линеечкой!

— Дело в том, товарищи, что все эти его разговорчики про «кимберлиты», про «кимберлитовую природу» — дурно пахнут, — поглядел строго четвертый. — Нельзя забывать, что ЮАР — это страна апартеида. Она не может и не должна служить нам примером.

Тень строгости легла на все людские лица.

Молча прошла геолог Катя Елагина: она была нездешняя, приезжая, но так с лица походила на местных, деревенских девчонок. Ямочки на ее округлых щеках словно таили мысли.

Женщина рядом то ли замерзла сидеть, то ли нервничала, встала, ходила взад-вперед, держа сына за руку.

Агане казалось, что Бобков должен выйти с Еленой Владимировной. Она даже позаботилась: как на это посмотрит жена? Но Андрей Николаевич появился один. В осеннем пальто с поднятым воротником, с непокрытой головой. И сразу свернул, пошел вдоль дома.

— Андрей! Андрюша! — окликнула его женщина.

Он оглянулся и, словно никого не увидел, сделал несколько шагов, обернулся второй раз — и только тогда вскинул руки, подхватил бросившегося к нему мальчика. Нет, он не был огорчен. Он не то растерянно, не то счастливо улыбался и смотрел, как это с ним бывало, слепо.

Мальчик Кай в Снежном королевстве. Познавший тайну клада земного. Только не слышимый людьми. Будто глохли его слова в выстуженных снежных покоях.

Они удалялись, мужчина с ребенком на руках, и женщина рядом с ними.

Аганя купила в подарок матери стеганое пальто с каракулевым воротником и поехала домой. С неделю ничего не делала, спала. Потом выдраила полы, как заставляла в детстве бабушка, с голяком, перемыла все, что могла, и засобиралась обратно.

— Медом там, чё ли, намазано, — вздыхала мать, — на Севере твоем?

Следующим летом она провела рядом с ним, без малого, месяц. Это было самое короткое лето и самое долгое — меньше мгновения и дольше, чем вся её жизнь.

В тот год умер Сталин. О смерти вождя в отряде узнали много позже. Близилась северная весна, работы невпроворот: нужно было успеть вывезти все «пески» на рудные дворы: расчищенные от леса, кустарника и дёрна площадки, расположенные на террасах. Иначе — унесёт ледоходом, смешает с «торфами» дождевыми потоками. Время не ждало. Кто-то всплакнул, кто-то помолчал в задумчивости, сняв шапку. А иные, постреляв глазами по сторонам, сделали то же, что и остальные, закусив усмешку, — снова в работу, засучив рукава.

После долгой зимы — весеннее, летнее солнышко — в великую радость. До той, понятно, поры, пока не грянула жара и не изринулись из сыри комариные тьмы. С солнышком и люди новые наезжали: сезонники, геологи.

То лето началось с беды. Прибыли из Москвы пятеро студентов. Двое парней, три девчонки. Аганина ровня, но такие юные по виду, просто дети. С гитарой: тогда еще никто с гитарами не приезжал, если и объявлялись на базе с инструментом, то с гармошкой, с аккордеоном, бывало. Да вот еще Поля ходила со скрипкой, на которой отчего-то играла все реже. А эти — с гитарой. Играли, пели. Работали, правда, хорошо. Все делали, как это говорят, с огоньком. Уверенно в себе. Но на северных реках лучше быть уверенным в меру. Стали сплавляться по Вилюю без сопровождающего. Мастер еще их предупреждал, человека хотел дать — ну, куда там — самостоятельные! После порогов Кровавого Хана на берег вынесло щепу лодки да остатки скарба.

— Как ты мог?! — кричал начальник на мастера. — Как ты мог их отправить одних?! Ты хоть понимаешь, что ты наделал?! Ты же людей погубил! Детей! У них там отцы, матери — кто перед ними ответит?! Мне, понимаешь, мне придется отвечать! А ты перед судом ответишь!..

Мастер был пожилым, седеющим. Очень тихим. Были у него у самого дети, не было ли? Тихо, бессловесно жил, людьми руководил. Тихо встал, пошел. Ну, пошел себе человек, и пошел. Мало ли? В такие минуты одному захотелось побыть. Видели, что к реке пошел. А потом вдруг — у реки-то нет. И негде нет. Не стало.

День, другой люди были как не в себе. Тихи и приглушенны, как ушедший седеющий человек. Но третьим днем солнце брызнуло задорно, причалил на ветке старый рыбак Сахсылла, прежде работавший каюром, с рыбой на снизке — на веревке, продернутой через жабры, послушно плыли за плоскодонным суденышком здоровенные осетры. И под добрую уху люди, словно из морока вышли на свет. Заговорили, шутки пошли. Да и мудрый Сахсылла все разумно вдруг объяснил: «Здесь ему тесно стал. Там вольный,» — показал он руками на действительно привольные небеса, воды и землю.