Матей Вишнек - Господин К. на воле

Он направился к нише в стене, где спал Фабиус, но не посмел его разбудить. Фабиус спал глубоким сном, слегка посапывая, струйка слюны стекала из уголка рта. Руки были скрещены на груди, как у покойника. Козеф Й. так и подумал, так и сказал себе: «Он будет красивым покойником, старый».

Но ему и не понадобилось будить Фабиуса, потому что это сделал Франц Хосс. Козеф Й. услышал, как лифт остановился на их этаже, и увидел, как яростным быком вываливает из него Франц Хосс. Правда, встретясь глазами с Козефом Й., Франц Хосс на миг-другой умерил свою ярость и пролебезил:

— Доброе утро, господин Козеф.

— Доброе утро, — ответил Козеф Й.

Ему хотелось спросить, что стряслось там, внизу, но он счел за лучшее промолчать.

Франц Хосс бросился к Фабиусу и бесцеремонно его затряс.

— Подъем! Подъем! — заорал он. — Подъем, идиот!

И, повернувшись к Козефу Й., добавил, как бы призывая его в свидетели: «Каков, а?»

Козеф Й., довольствуясь ролью простого наблюдателя, безмолвно ждал, что за всем этим последует.

— Чего? — подал голос Фабиус, приподнимаясь на локтях.

Франц Хосс, убедившись, что его подручный проснулся, уже не спешил рассказывать ему, в чем дело. Он сел на стул и перелил из одной чашки в другую несколько капель чаю, оставшегося с вечера. Выпил, причмокнул и вытащил папиросы.

— Плохи дела, — сказал он после нескольких затяжек.

Фабиус протер глаза, зевнул и потянулся так, что хрустнули все косточки. Заметив Козефа Й., который стоял с тюфяком наперевес, он просиял улыбкой:

— Доброе утро, господин Козеф.

— Доброе утро, — откликнулся Козеф Й.

Как бы выполнив ритуал, старый охранник решился встать.

— Побег, — сказал Франц Хосс торжественно.

— Где? — вскинулся Фабиус.

— Внизу, на втором, — сказал Франц Хосс.

Гримаса мгновенного беспокойства на лице у Фабиуса разгладилась, как по волшебству. Повезло, что хотя бы не у них.

Францу Хоссу не понравилось, как Фабиус воспринял известие. Какое значение имело то, что побег произошел у других, на втором ли, на третьем ли этаже. Значение имело то, что побег допустили, вот что было катастрофой.

«Почему?» — мысленно спросил его Козеф Й.

— Потому! — гаркнул Франц Хосс, обращаясь неизвестно к кому. — Допустили!

Потому что распустились, это не персонал, а чучела гороховые. Разве это тюрьма? Что угодно, только не тюрьма. Никакого уважения, ни у кого ни к кому. У заключенных нет ничего святого. Все пошло вкривь и вкось, все опошлилось. То ли дело раньше. Ого-го, в наше-то время! Как все обдумывалось, как взвешивалось! В тюрьме все шло как по маслу. Арестант был арестант, охранник — охранник, солдат — солдат, начальство — начальство и так далее, и тому подобное. Все уважали друг друга и все точно знали, кому что положено, и не хватали лишку. Все тогда было строго, всерьез, грамотно. Внутренний двор был, как игрушечка, на кухне кормили на славу. Стены были белые, аж светились, каждую неделю трещины замазывались известкой. Крыс и в помине не было, тюрьме выделялась квота отравы на систематическую дератизацию, а если вдруг не выделялась, находился кто-нибудь, кто умел такую отраву готовить. В камерах была образцовая чистота, каждый заключенный сам мыл свою камеру, сам скреб стены, пол и потолок. Белье заключенным меняли вовремя, всех обязывали каждый день бриться и мыть руки перед едой.

— Да-да! — подчеркнул Франц Хосс с горечью, пристально глядя на Фабиуса, который инстинктивно спрятал руки за спину.

— А щи! — вскрикнул Фабиус. — Какие щи варила повариха!

— Вот-вот! — загорелся Франц Хосс, как будто его озарило бесценное воспоминание.

— А по воскресеньям подавали вино! — выпалил Фабиус.

— Была часовня. Ходили в часовню, — добавил Франц Хосс.

— Общей не было, — подхватил Фабиус.

— Не было, потому что камер было достаточно, — счел нужным объяснить Франц Хосс скорее для Козефа Й., посверлив его взглядом.

Мешая ностальгию с горечью и печалью, старые охранники ударились в воспоминания о добрых старых временах. Заключенные работали много и хорошо. Еда была вкусная, и всем хватало. Правила были строгие, но внятные. Кто бежал, того ловили мгновенно. Директора тюрьмы можно было найти в его кабинете в любой час. В лазарете сидел доктор. В прачечной была прачка. Собак хорошо кормили. Ворота главного входа не скрипели так жутко. Хлеб привозили из города три раза в неделю. Заключенных пересчитывали утром, в обед и вечером. Миски и кружки были жестяные, а не пластмассовые. Печи были исправные, тяга отличная. Охранникам разрешалось зимой носить валенки. Заключенные шли на работу стройными колоннами и с песнями. Песни были красивые, жалостливые. Когда у кого-то кончался срок, на оформление уходило — да-да — одно утро.