Олег Анисимов: О воле и «свободе воли»

В конце XIX и начале ХХ в. Осуществлялся переход от философского самовыражения психологии к предметно-научному. Менялись формы выражения и организационно-мыслительные основания высказываний о сущности психики, о внутренних причинах психических явлений. Предметно-научные формы привлекали в качестве важнейшей предпосылки психологический эксперимент, создание экспериментальных моделей, технологии содержательной интерпретации результатов измерений и т. п. Однако как бы далеко не продвигалась трансформация механизма научного изучения психики одно звено механизма оставалось зависимым от условий организованных наблюдений или измерений и средств измерений, сколько от организации собственно мыслительных процессов. Это звено — теоретическое мышление, конструирующее версии бытия объекта и этим полагающее «идеальный объект».

Теоретическое, по функции, мышление по своей организационно-процессуальной форме было «похожим» на философское мышление. По содержанию оно было о сущности того, о чем велась речь, а по форме оно соответствовало или не соответствовало представлению о собственно философском и, поэтому, «научном» методе мышления. Дискуссия о философском, сущностно ориентированном методе изложения, преодолевающем случайность мыслительного самовыражения познающего, была начата Кантом и поддержана Фихте, а Гегель не только продолжил обсуждение, но и дал его конструктивное выражение, его масштабное обоснование (см. анализ дискуссий и реконструкцию «метода» Гегеля: Анисимов: 2000, 2004а).

Отличие взглядов и способа мышления в философии и научной психологии состояло, прежде всего, в том, что философы не беспокоились о конкретном подтверждении своих положений, тогда как ученые предполагали соотнесение с эмпирическими и экспериментальными данными, зависели от них и были готовы в зависимости, прежде всего от внешних факторов, процедур подтверждения и опровержения. Для философов, проходящих по многим уровням замещений первоначальных утверждений, опирающихся на материалы эмпирического и экспериментального характера, важнейшим является внутренняя непротиворечивость, совмещенность с содержанием о «всем остальном», определенность, однозначность, выведенность и т. п. Для философов теоретические утверждения ученых, принадлежащих различным научным школам, выступают в функции материала для обобщающего замещения при следовании требованиям логической формы теоретического мышления.

Тем самым, мы можем совмещать достоинства как философских, так и научно-теоретических утверждений, не игнорируя ни внутреннюю неслучайность формы мышления, ни внешнюю подтверждаемость. Все это максимально полно относится к проблеме понимания сущности воли и ее особого атрибутивного признака — «свободы».

Известно, что Платон с волей связывал «благоразумное стремление, вопреки низменному, и на основе совести». С его точки зрения, воле присущи целеустремленность, соединенная с правильным суждением (1992, 1994). Если выявлять особенности воли, то мы можем заметить, что волевое проявление происходит «вопреки» низменному. В естественном самовыражении низменное не только первично, но и предопределяющее характер действия. Поэтому, чтобы выйти на новый уровень организации поведения, нужна «совесть», приобретаемая в ходе социализации и окультуривания человека. Необходима смена основания в построении поведения.

Вместо динамики индивидуального потребностного состояния, побуждающего к поиску предметов потребности и их присвоению, возникает способность создавать договоренности, следования им, а базисным процессом предстает реализация социодинамических и социокультурных норм, оставляя пока в стороне нормы деятельностного, культурного, духовного и т. п. как еще более сложные и вносящие иные внутренние трансформации. Реализация нормы означает переход индивидуальной динамики субъективности из самовыраженческого к подчиненному существованию, а в случае включенности в культуру или в духовную сферу, то и к служению.

Иначе говоря, за рамками оппозиции «низменное — по совести» стоит качественное изменение, развитие психики, смена типа самоорганизации. Человек сопротивляется продолжающемуся воздействию низменных мотивов, сохраняя соответствие требованиям совести. Неслучайны здесь и целенаправленность, и правильное суждение. Вместо потребностного образа, возникающего изнутри, появляется образ будущего состояния, соответствующего совести, а построение целевого представления опирается не на самовыражение мысли, а на «правильное» движение мысли, на формы, способы надиндивидуального характера.