Матей Вишнек - Господин К. на воле

— Вам надо радоваться простым радостям, — сказал Козеф Й., очень довольный своей формулировкой. — Небу, траве, воде.

Фабиус отвернулся к стене, как будто в разочаровании. Козефа Й., только что разогнавшегося, чтобы дать ему множество советов, застопорило на словах «небо», «трава», «вода».

«Что мне ему сказать, Господи боже, что ему сказать?» — думал Козеф Й. Перед ним сидел разнесчастный человек, а он не находил слов утешения. «Что мне для него сделать, что я могу для него сделать?» — пытал он себя.

НИЧЕГО — пришел откуда-то из далекого далека ответ. АБСОЛЮТНО НИЧЕГО.

— Вы что-то сказали? — спросил охранник, не поворачивая к нему головы.

— Ничего, абсолютно ничего, — ответил Козеф Й., роняя голову на стол и засыпая.

Первым делом поутру Козеф Й. отправился на одежный склад. Он был полон решимости сделать все, что положено, и как можно быстрее отсюда уйти. От разговора с охранником у него остался привкус горечи, беспомощности и жалости — ощущение глубокой и мутной воды.

— А я вас знаю! — встретил его при входе кладовщик, потирая руки чуть ли не с ликованием. — Мой сынок, — продолжал он, — мне о вас говорил.

«Сынок!» — изумился про себя Козеф Й. Кто тут мог быть сынком этого толстячка, приземистого, без возраста, с глазами подыхающей от удушья рыбы.

— Ребенок, — уточнил толстячок без возраста с глазами полудохлой рыбы.

«Ребенок!» — вскричал про себя Козеф Й., пораженный тем, что толстячок без возраста с глазами полудохлой рыбы может быть отцом Ребенка.

— Да-да, — настаивал толстячок.

«Ах, с меня хватит», — подумал мозг Козефа Й.

— Да что ж такое? Что такое? — спросил толстячок.

«Не знаю. Просто сыт по горло», — ответил мысленно Козеф Й.

— И это сейчас, сейчас-то почему? — допытывался, тепло и душевно, толстячок без возраста с глазами полудохлой рыбы. — Сынок говорил мне о вас очень хорошие вещи.

«Ну и что, — сказал самому себе Козеф Й. — Какое это имеет значение?»

— Имеет, имеет! — отвечал складской толстячок.

— Никакого, — сказал Козеф Й. вслух.

— Устами младенца… — с нажимом сказал толстячок.

«И он меня тоже не понимает», — подумал Козеф Й., вспоминая, как кончился вчера вечером его разговор с Фабиусом.

— Положим, но я-то не охранник, — возразил толстячок. — Это охранники — свиньи.

Козефу Й. почудилось что-то странное в ответах, которые давал ему толстячок без возраста с глазами полудохлой рыбы. Он смолк, предоставляя тому сказать что-нибудь еще.

— Полудохлая рыба, однако… — пробормотал толстячок с укоризной.

— Я хочу поскорее уйти, — сказал Козеф Й., в решимости пресечь этот бессмысленный, уклончивый, тупиковый разговор.

«Еще бы», — подумал толстячок, и Козефу Й. показалось, что он мозгом услышал это ЕЩЕ БЫ.

— Ступайте за мной, — сказал складской толстячок.

Они сошли вниз по влажным ступеням и оказались в подвале. Через окошечки под потолком сочился серый свет.

— Я всегда был против, — сказал толстячок. — Всегда.

— Против чего? — спросил Козеф Й.

— А вы не видите? — сказал складской толстячок. — Сырость. Куда это годится — держать одежду в сырости? Так склад не содержат. Тем более одежный.

Они переходили из одного отделения в другое. Всюду и везде вдоль стен были полки, на которых лежало что-то скомканное — стопы мятых рубах, драные пуловеры и пахнущие плесенью пальто.

— Это все положено хранить в пакетах из восковой бумаги, — сказал толстячок. — Таков регламент.

Он наугад снял с одной из полок заплесневелую рубаху и разодрал ее одним движением.

— Нате вам! Полотно не выдерживает. Как тут выдержать бумаге? Я взял и выложил все в открытую, думал — может, высохнет. Но подумайте сами — разве высохнет?

Толстячок, по-видимому, глубоко переживал проблемы одежного склада. Он разворошил гору-другую тряпья, которое уже приняло форму неопределенных рыхлых тел, как будто каким-то животным рубили голову, а тучный и бесформенный труп оставляли гнить.

— Вот вы скажите, что мне делать? Это одежа прошлого года. А ее уже сейчас нельзя носить.

Они проходили зал за залом, один больше другого. Козефа Й. озадачивало обилие тряпья, распиханного по полкам. Откуда столько? Неужели это все было снято с заключенных? Что-то уж слишком много, что-то уж чересчур, не могло здесь быть столько заключенных. Или все-таки скопилось, за долгие-то годы?.. Но сколько же должно было пройти лет, чтобы склад так раздулся и пришел в такой плачевный вид? Дух от одежды шел все тяжелее. Разные материалы гнили каждый на свой манер, и от каждого шел свой запах. Козеф Й. различал запах гниющей шерсти, хлопка, вельвета.