Матей Вишнек - Господин К. на воле

— Бодритесь, бодритесь! — призвал Фабиус с некоторым даже волнением в голосе. — Сейчас-то не надо бы.

Нет. Все кончилось. У него, Козефа Й., иссякли силы. Ничего ему больше не нужно, даже обновок со склада.

— Да что это вы, — вел свое Фабиус. — У вас жизнь только-только начинается.

— Я старый, — сказал Козеф Й.

— Это я старый, — поправил его Фабиус.

Козеф Й. заявил, что он с этим не согласен. Фабиус тоже заявил, что не согласен с тем, что сказал Козеф Й. Он-де, Фабиус, по натуре оптимист, он верит в будущее, в истину, в человеческие радости.

— Ерунда, — сказал Козеф Й.

Фабиус отреагировал бурно. Как это? Из пустяка, из ничего он, Козеф Й., только получив свободу, опускает руки? Он, образцовый заключенный, с показательной силой духа.

— Вот даже так? — сказал Козеф Й., польщенный мнением о себе старого охранника.

Фабиус подтвердил. Всегда, ну просто всегда, он, Козеф Й., проявлял себя как человек сильный и терпеливый. Стойкий человек, выносливый, сильный. Такого не согнешь — ничем, ну прямо-таки ничем. Он, Фабиус, всегда им восхищался. Всегда. Не много встречал он заключенных с такой внутренней силой, таких внушительных, если можно так выразиться.

— А когда вы меня били? — спросил Козеф Й.

— Что, когда я вас бил? — с недоумением переспросил Фабиус.

— Тогда как? Вы и тогда думали так же? — спросил Козеф Й.

— Я вас бил, но я вас уважал, — уточнил Фабиус и вздохнул.

— Вы меня били без жалости, — сказал Козеф Й. И тут же добавил: — Но что вы думали, когда меня били?

Фабиус принялся разминать папиросу, чтобы сосредоточиться и найти ответ. Да ничего особенного не думал, пришлось ему признаться.

— И все же, и все же, — настаивал Козеф Й.

— Я думал, куда ударить, — сказал Фабиус, закуривая. Потом, сообразив, что не предложил закурить Козефу Й., застенчиво добавил: — Хотите?

Козеф Й. поспешно принял от него папиросу.

— Вы были виртуозом, — пробормотал он.

— Это как? — спросил охранник.

Козеф Й. принялся объяснять поподробнее. Он, Фабиус, был грозой заключенных. Конечно, и другие охранники били, все охранники били, но он, Фабиус, бил, так сказать, изысканно. Франц Хосс, например, больше бранился, чем бил. А он, Фабиус, он молчал. И готовил свои удары. Его специальностью, и это все знали, был удар врасплох. Никто не бил сильнее и не выбирал для удара самый непредвиденный момент. И не было другого такого охранника, который бы с такой фантазией продумывал, по какой части тела заключенного нанести удар.

— Да бросьте вы, — сказал Фабиус, как человек, которого согрели воспоминанием и который хочет слушать еще и еще.

— Вас все боялись, — сказал Козеф Й.

— Все, неужели? — откликнулся охранник как старик, охочий до занимательных историй.

— И это годы и годы, — продолжил Козеф Й.

— Да-а, — кивал Фабиус. — Времечко, оно так быстро идет…

— Обычно вы били по локтю или по голени, — заметил Козеф Й. Потом, выпустив изо рта струйку дыма и глядя прямо в глаза охраннику, спросил: — Вы можете мне сказать, какого черта вы норовили ударить по локтю или по голени?

— Не знаю, — так и сжался Фабиус. — Честное слово, не знаю.

— Вы должны знать, — настаивал Козеф Й.

Фабиус откинулся назад вместе со стулом и уперся затылком в стену. Казалось, на него нашло какое-то давнее, важное только для него воспоминание.

— Вам нравилось бить по костям, — помог ему Козеф Й.

— Может, и так, — согласился охранник. — Но было и много дисциплинарных нарушений.

Козеф Й. повернулся к охраннику правым боком, приподнял прядь волос и показал ему шрам за ухом.

— Видите? Это от вас.

— От меня? — испуганно встрепенулся Фабиус.

Он немедля вскочил и стал внимательно исследовать шрам. Козеф Й. чувствовал, как стариковские пальцы ощупывают его шею, место за ухом, пряди волос на виске. Мягкие, теплые, приятные на ощупь пальцы. У таких бывает дар успокаивать и исцелять одним только прикосновением.

— Здесь? — спросил Фабиус, и пальцы его слегка задрожали.

— Здесь, — подтвердил Козеф Й.

— Да-а, — протянул охранник, как когда ищут ответ и не находят.

— Знаете, сколько оттуда крови вытекло, из этой раны? — сказал Козеф Й.

— Много, — кратко ответил охранник.

— День и ночь напролет текло, — уточнил Козеф Й.

Фабиус вернулся на место, докуривать. Лицо его выражало грусть и даже некоторую мечтательность.

— Один раз вы били меня ногами, — продолжал Козеф Й. ровным голосом, без тени упрека.