Яков Шехтер - Любовь и СМЕРШ (сборник)

— Слушай, Райка, а почему бы нам завтра вечером не смотаться к твоим родителям. Посидим, чаю выпьем. Я новое печенье завез, возьмем коробочку.

— Иди ты со своими штучками, — Раиса недоверчиво посмотрела на Шаю.

— Никаких штучек, я вполне серьезно. Ты давно маму не видела, да и я, — он проглотил комок, — соскучился.

— Соскучился?!

— Ну, мы ж столько лет вместе прожили. Да и вообще, семья. Если я тебя люблю, то значит и маму твою тоже.

Рот у Раисы слегка приоткрылся. Когда-то она мечтала услышать от мужа нечто подобное. Потом надежды умерли, и на могильном холмике выросли заросли злого, колючего бурьяна.

— Ты не болен часом? — спросила она, прикладывая ладонь к Шаиному лбу. Движение, еще три минуты назад казавшееся невозможным, сломало в Шаином сердце какую-то перегородочку. Он взялся пальцами за запястье жены, и осторожно приподняв ее ладонь, приложил к губам.

Ночью, после того как Райка собственноручно переложила в прикроватную тумбочку весь столовый набор, и сладко посапывая, устроилась к нему под бочок, Шаю посетило тихое блаженство. На какую-то минуту ему стало хорошо, просто хорошо, без всяких «но» и «почему». Опускаясь в мягкую пучину сна, он еще раз вспомнил советы реб Мойше, и еще раз подивился своей мудрости, позволившей эти советы принять и воплотить.

— Есть, есть что-то полезное и в иудаизме, — подумал Шая, обнял мягкие плечи жены и погрузился в сон.

Когда заревела сирена, Шая Райсер вытянулся по стойке «смирно» и замер в благочестивом молчании. Сонм высоких и строгих мыслей закружился в его голове.

«Вместе со мной, — думал Шая, — стоит сейчас весь еврейский народ Израиля. Сбились с трудового ритма фабрики и заводы, прервали свой бег автобусы, застыли на маневрах танки, моряки отключили двигатели сторожевых катеров. Страна вспоминает Катастрофу, страна скорбит о погибших и замученных».

Чувство причастности и единства, ранее неведомое Шае, обдало его горячей волной восторга, он еще строже вытянул руки по швам и, с трудом удерживая слезы, стал размышлять о справедливости и смысле жизни.

Через открытую дверь магазина Шая видел противоположную сторону улицы, относящуюся к Бней-Браку. К его величайшему негодованию, там все осталось по-прежнему. Мужчины в черных костюмах и шляпах, женщины в париках и длинных платьях, продолжали спешить по своим делам, не обращая ни малейшего внимания на вой сирены.

— Вот, гады! — рассердился Шая, — плюют они на еврейский народ и его обычаи!

Мысли немедленно сбились с высокого настроя, и дрожь любви сменил холодный обморок злобы. Сирена еще продолжала звучать, когда в магазин зашел покупатель, стандартный «дос» в черной шляпе и с молодой курчавой бородкой. Глубоко вдохнув, словно ныряльщик перед погружением, Шая начал было произносить разные слова по поводу и от сердца, но вдруг узнал в «досе» своего племянника Моти. Звали его, вообще-то Матвеем, но, приехав в Израиль, он рехнулся на почве тяжелой абсорбции и пошел учиться в «черную» харидействующую ешиву.

— Что же ты делаешь, щенок!? — гневно прошипел Шая, не замечая протянутой руки племянника. — Ведь это и по твоему прадедушке Хаиму и прабабушке Гитл кричит сирена. А ну, встань, как положено!

В эту секунду сирена смолкла. Племянник опустил повисшую в воздухе руку, и ответил обиженным тоном:

— Я в память о погибших целый день не ел и не пил — постился. А сие, между прочим, куда тяжелее, чем простоять сто двадцать секунд с выпученными глазами.

— Ты просто негодяй, — сказал Шая. — И ты, и твои учителя. Весь еврейский народ стоит, а вы не стоите! Вы что, умнее или лучше других?

— Еврейский народ без его раввинов, — ответил племянник, — это уже не еврейский народ. А раввины по стойке «смирно» не стоят.

— Что же получается? — набычился Шая. — Если я в знак скорби по убитым евреям встаю во время сирены, то пиши меня гоем — так у вас получается?!

— Успокойтесь, дядя Шая, — сказал племянник, — конечно, вы еврей. Но у нашего народа есть свой обычай вспоминать мертвых. Десятого числа месяца тевет раввины установили специальный пост — День памяти. В этот день религиозные евреи постятся, молятся и учат Тору. А сирена и прочие фокусы — зачем они?

— Хорошо, — согласился Шая, успокоенный миролюбивым тоном племянника. — У вас, религиозных, свои обычаи, а у нас, нерелигиозных — свои. Почему бы вам, в знак общееврейской солидарности, не постоять минутку заодно с большинством народа. Шляпа, поди, не упадет?