Яков Шехтер - Любовь и СМЕРШ (сборник)

— Если вы ищите ребе, — обратился к Шае один из хасидов, — так идите на последний этаж, дверь направо.

Шая поднимался по лестнице и с каждым шагом словно уходил всё дальше и дальше за черту иной реальности. На площадке четвёртого этажа ему уже казалось странным, что в мире существует ещё что-то помимо этих грязновато-белых стен, мраморных ступеней, тишины и холодного воздуха.

Секретарь ребе, хасид средних лет с приветливым лицом, кратко расспросил Шаю о семейном положении, работе, здоровье детей и, молниеносно черкнув несколько строк на клочке бумаги, предложил:

— Посидите пока тут, а я зайду к ребе, узнаю, когда он сможет вас принять.

Передав листок Шае, он вышел в другую комнату и плотно прикрыл за собой дверь.

— Это «квитл», — прошептал Моти, указывая на листок. — Ребе сначала читает его, а уже потом сам спрашивает, что сочтёт нужным. Понять эти каракули невозможно; почерк докторский, да к тому же на идиш.

Секретарь выскользнул из-за двери и, оставив её полуоткрытой, сказал:

— Ребе ждёт. Удачи вам.

Тогда Шае показалось странным, что за удача может выйти из обыкновенного разговора. Он вопросительно взглянул на Моти, но племянник состроил страшную физиономию и замахал рукой в сторону открытой двери — иди, мол, сам.

Ребе сидел в глубоком кресле, вглядываясь в табличку с именами Б-га, стоявшую перед ним на большом столе, покрытом скатертью из коричневого бархата. Длинные седые пейсы с соломенным отливом, ниспадая из-под чёрной шляпы, сливались с бородой, такой же седой и длинной. Белый, шитый золотом халат с широкими рукавами и жёлтые огоньки двух свечей в массивном серебряном подсвечнике.

— Садись, — сказал ребе. — Давай «квитл».

Шая отдал листок и присел возле стола. Окна в кабинете были прикрыты ставнями, и всё пространство мира словно бы замкнулось в промежутке между двумя язычками пламени.

— Ты ищешь справедливость… — вдруг спросил ребе. Вернее, не спросил, а произнёс полу-утвердительным тоном.

Шая даже не удивился, откуда ребе известен его вопрос. Ему представлялось естественным и нормальным, что этот человек знает о нём всё.

— Да, — сказал он. — Я хочу понять, почему меня преследуют неудачи, за что я страдаю?!

Ребе не ответил. Он сидел, глядя на табличку, словно прислушиваясь к чему-то, и тишина, прерываемая потрескиванием фитилей, казалось, была наполнена звуками, слышимыми только ему.

Внезапно глаза его начали прикрываться, голова клониться всё ниже и ниже, и вдруг, опустив подбородок на грудь, ребе заснул.

Шая оторопел. Он ожидал чего угодно, но только не этого.

«Устал, наверное, старик, — подумал он с неожиданной нежностью, — вот и сомлел в тишине.»

Ребе спал так сладко и заразительно, что и Шае захотелось закрыть глаза. Несколько секунд он боролся с искушением, а потом опустил веки и погрузился в блаженную дрёму.

И приснился Ишаягу Райсеру странный сон. Он увидел свою смерть, похороны, плачущую жену, памятник на могиле; потом земля поплыла куда-то вбок — и он оказался на небесах. Где точно находилась комната с тремя судьями и громадными весами посередине, он не смог бы объяснить даже под пыткой, но точно знал, что дело происходит в другом мире, а эти трое — будут его судить.

— Внесите грехи Ишаягу Райсера, — приказал первый судья, и ангелы в черных одеждах с трудом втащили огромный ящик, похожий на тот, в котором Шая отправлял в Израиль багаж.

— Поставьте их на весы, — сказал второй судья.

Ангелы заволокли ящик на одну из чаш, и он гигантской своей тяжестью словно припечатал её к полу.

— Внесите добрые дела Ишаягу Райсера, — провозгласил третий судья.

Ангел в белых одеждах осторожно поставил на вторую чашу маленькую шкатулку. Стрелка даже не дрогнула.

В комнате воцарилось молчание, и Шая понял, что дело принимает дурной оборот. Жуткий, невообразимый страх охватил его. Все боли и ужасы, перенесенные там, на Земле, казались ничем по сравнению с секундой этого страха.

— Внесите страдания Ишаягу Райсера, — приказал первый судья.

Ангелы в белых одеждах принялись укладывать на весы какие-то кулёчки, свертки и пакеты, с появлением каждого из которых Шае становилось чуть легче. Ангелы несли и несли, и вот стрелка весов, казалось безнадёжно загнанная в угол, дрогнула и поползла к жирной красной черте, разделяющей шкалу. Стрелка подбиралась всё ближе и ближе, она почти уже прикоснулась к черте кокетливо изогнутым боком, как вдруг ангелы остановились.