Степан Калита - Сполохи детства

История про лампочку во рту идиота, кажется, известна всем. Если сунуть лампочку в рот, как известно, достать ее обратно никак невозможно, и требуется помощь медика, чтобы выбить челюсть несчастному, которому пришло в голову это проверить. В детстве я застал еще более впечатляющий физиологический кошмар. Он и сейчас со мной. Такие вещи, однажды став оттиском в сознании, никогда не стираются. Трое водителей поспорили. Один из них уверял, что если опустить тестикулы в пустую бочку из-под дизеля, то вытащить обратно их уже не получится. Другой был уверен — он сможет достать свои яйца откуда угодно, и без всяких проблем. Пари заключили на две бутылки водки. Без всякого смущения краснолицый шоферюга, предвкушая легкий гешефт, снял штаны и забрался на бочку. После чего протолкнул яйца в круглое отверстие… В следующие полчаса он бешено ревел и рвался наружу, подпрыгивая на бочке. Умудрился даже принять упор ногами и руками, напоминая в этот момент диковинного паука. Затем он стал кричать, что у него яйца распухли, и что надо срочно пилить бочку, или он останется инвалидом без яиц. К этому моменту его полностью покинула уверенность, он наконец ощутил трагичность ситуации, и верещал тонким голосом, исполненным отчаяния. Ситуацию несколько сгладили два пузыря. Другие спорщики оказались людьми честными — сбегали, принесли. Вся безумная троица принялась распивать прямо на бочке. Причем, пострадавший пил со всеми наравне. Но время от времени скулил, требуя позвать электросварщика Степана… «Хотя, хотя… — убивался он. — Горячо будет». Финал истории я, увы, не застал. Явился отец. Он долго смеялся, потешаясь над идиотами. Предложил отпилить яйца сразу — чтоб не мучился. Потом ему подали машину. И мы уехали с автобазы.

— Папа, — поинтересовался я тихо, — что с дядей будет?

— С дядей? — переспросил он. — Да ничего. Сейчас бочку распилят, и освободят его. Ты это… маме об этом не рассказывай. Не надо. А то она тебя со мной больше не отпустит. Тебе же на базе нравится?

— Нравится, — согласился я. И подумал, что маме, и правда, об этом происшествии знать не надо. Она всегда слишком остро реагировала на мои рассказы. Так что с течением времени, оберегая ее психику, я научился все держать в себе.

Отца с автобазы вскоре погнали. Начальство осознало, что этот тип ничего не делает — только пьет и таскается за женщинами. К тому же, он перестал выходить на работу. Так что его уволили за многочисленные прогулы — по статье.

Я, признаться, так расстроился, узнав об этом, что долго рыдал. Для меня автобаза была волшебным миром. На ее территории, между прочим, жила татуированная свинья. Она вся была расписана синими картинками и надписями. Поначалу, увидев татуированную свинью, я очень удивился. Но со временем она стала для меня явлением обыденным. Как пухлая тетя Лида, которую папа щипал за задницу… Дело в том, что на территории автобазы работал подпольный татуировщик. В Советское время профессия эта считалась не только не почетной, но и противозаконной. Того, кто делал наколки, могли запросто посадить. Татуировщик был неопытный, только начинал свой путь. Поэтому прежде чем тренироваться на людях, он расписал свинью. Да так, что она превратилась в настоящее произведение искусства. Сейчас ее, скорее всего, назвали бы удачным перфомансом. Тогда же ее, наверное, обнаружив, признали бы жертвой обыкновенного живодера. Между гаражей, где я собирал металлические шарики, частенько после дождя оставались глубокие лужи. И татуированная свинья валялась в них, похрюкивая, вся вымазанная черным переливчатым мазутом. А на боку у нее, между тем, было написано: «Слава КПСС!» и проступал смутно знакомый профиль — очень неудачно наколотый неверной рукой татуировщика-любителя дедушка Ленин.

Вряд ли свинья гордилась тем, что носила на жирном боку вождя трудового народа. А вот мы, дети советской страны, когда нам прикололи на грудь октябрятские значки, не расставались с ними даже по вечерам. Я снимал школьную форму, переодевался и шел гулять, пристегнув на курточку октябрятскую звездочку. Настолько я гордился принадлежностью сначала к октябрятской, а потом и к пионерской, организациям. Хоть и пели хулиганы «мишки квакины», увековеченные Гайдаром, переиначивая наш гимн: «Взвейтесь кострами бочки с бензином, мы пионеры, дети грузинов!», я свято верил — «пионер — всем пример». Хотя порой мое поведение отнюдь не было примерным. Да и хорошие оценки я получал далеко не всегда. Но нездоровый идеализм по отношению к пионерскому движению во мне всегда присутствовал. Исключение из пионеров мне казалось самым страшным наказанием.