Степан Калита - Сполохи детства

— Лариса Иванна — во! Сиськи — такие. — Показывал объем ладонями. — Соски — как мизинчики. Я ее схватил за талию, стал сиськи мять. Она немного поломалась. Но вижу: уже поплыла. Тут же как, главное — времени не терять. Пока растерялась, сразу присунуть. Но я пока дверь в медпункт запирал, она малость пришла в себя. Стала толкаться там… Но мужик на то и мужик, я ее сразу на кушетку повалил. Халат расстегнул, под блузку залез. Сиську в рот…

— В рот?! — спросил Олег Муравьев таким голосом, словно сейчас упадет в обморок.

— Конечно, в рот. Бабам сиськи надо и мять и сосать. Тогда они тебе все дадут. Ну и присунул. Такие дела. — Костомаров задумался ненадолго. — Ебаться полезно, ребята. А то у тех, кто дрочит, ладошки волосатые.

Все тут же уставились на свои ладони, и Роман Григорьевич радостно заржал:

— Попались!.. Ладно, ребята, — он глянул на часы, — задержался я с вами, а мне еще в лаборантскую надо забежать перед уроком…

Его друг биолог Гудков имел совсем другой характер, чаще всего он был погружен в себя. Настолько, что однажды я стал отвечать урок, заглядывая в разложенный на столе учебник. Прочитал два абзаца, косясь в книгу — и, к своему удивлению, получил пять. С тех пор биология мне давалась на ура, я стал круглым отличником, и заработал пятерку в четверти. Родители даже решили, что я определился в жизни — и по-настоящему увлечен биологией. На самом деле, этот предмет меня никогда особенно не интересовал. Но получать хорошие оценки мне нравилось.

Весной, едва стаял снег, Костомаров завел разговор о том, что скоро мы пойдем в поход. Все были очень воодушевлены возможностью выехать всем классом на природу. Прежде он был классным руководителем у Пятого «Б». Их отбили у Костомарова родители бэшек. Один из них как-то раз подошел ко мне и сказал:

— Я слышал, вы в поход собираетесь? Послушай меня, Степк, с Костомаровым в поход не ходи. Лучше откажись.

— Чего это? — расстроился я. Мне очень хотелось отдохнуть на природе. Тем более что Роман Григорьевич обещал всех нас накормить вкуснейшим шашлыком. Он так расписывал, как мы будем разбивать лагерь и есть шашлык, что все только и ждали дня, когда мы пойдем в поход.

— В прошлый раз пиздец был, — только и сказал бэшка.

Я решил, что «пиздец» — это слишком туманное определение, чтобы воспринимать его всерьез и отказаться от похода. Поэтому был среди тех, кто однажды в пятницу сел на электричку, идущую за город. Костомаров обещал, что на месте нас ждет готовый лагерь — палатки и шашлык, потому что туда уже с утра выехали его помощники — старшеклассники… Но когда мы прибыли в лес, на месте нас ожидала ватага перепившихся подростков. Стояла всего одна палатка. Шашлыка не было, зато над костром висел котелок с кашей. Костомаров сурово спросил:

— Где водка?

Ему немедленно налили. Потом еще. Он быстро захмелел… Через некоторое время, трясясь от холода, ушел в лес, и потерялся… Ребятам и девчатам из своего класса он предоставил самостоятельно разбираться с суровыми условиями весеннего леса… Хорошо, что палатка была одна — иначе мы точно замерзли бы этой ночью. А так, сбившись в кучу, мы коротали время до рассвета, превратившись мигом в дружный сплоченный коллектив, одержимый одной только мыслью — выжить. Куда там современным командным тренингам, Костомаров за один поход сумел сделать нас единым целым…

Мы орали на него в понедельник возмущенно, грянули, как военный хор советский гимн, как только он вошел в класс. Роман Григорьевич слушал нас внимательно, склонив голову, затем вздохнул.

— Ребята, — сказал он, — должен сознаться, я совершил подлость… я бросил вас в лесу, — он помолчал, потом вдруг засмеялся: — Но я так замерз, это просто ужас какой-то… Как добрались-то, нормально? Вижу, все здесь, вроде бы. Молодцы.

Мы угрюмо молчали. Вскоре за неудачный поход Костомарову влепили очередной выговор, воспринятый им с неожиданной обидой.

— Я же как лучше хотел, — говорил он, и бил себя в грудь, — вот и проявляй после этого инициативу.

До лета классному классному (намеренная тавтология) доработать не дали. Родители сплотились в единый кулак, и дали ему такого пинка под зад, что он потерял всякое желание работать в школе, и устроился в гастроном.

— Здесь отлично, парни, — говорил Роман Григорьевич, когда мы заходили в магазин после уроков, — платят каждый день… Наличными… Не то, что в школе, — подмигивал и косил глазом на дородную продавщицу за прилавком. — Нинка — огонь. Видели бы вы, как я ее в подсобке пялю.