Эндрю Шон Грир - Невозможные жизни Греты Уэллс

– Что ж, до свидания, – сказал он и скрылся среди деревьев.

Казалось, это был всего лишь туман, но дома я обнаружила, что вся промокла, а мое черное пальто и нелепая шляпа с вуалью украсились крохотными брильянтами капелек. Повсюду скапливались толпы, как в ночь Хеллоуина, но на этот раз люди были в обычной, повседневной одежде. Хорошенькие девушки высыпали на улицы – видимо, ошибочно решив, что солдаты по волшебству мгновенно окажутся дома, а старики, напялив военную форму, собирались на углах и курили трубки. Я хотела крикнуть: «Не забывайте об этом! Это случится снова! Вы дадите этому случиться!» Ликующие юноши и девушки, конечно же, станут старыми солдатами, будут стоять на углу, покуривать трубку и одобрять новую войну, считая ее нужной и справедливой. То же самое случится и со мной. Я не могла этому помешать, но мне хотелось, чтобы они вспоминали весь пережитый ими ужас, а не праздновали.

Но разве они могли не праздновать? И разве могла я не присоединиться к всеобщему ликованию? Девушки на улицах, мокрые снаружи и пылкие внутри, протягивали прохожим бутылки виски, и те хлебали прямо из горлышка, будто не было никакой эпидемии гриппа. Оборванные мальчишки – будущие наши солдаты, – ни о чем не ведая, сновали повсюду и, сняв шляпу, клянчили милостыню на углах улиц. Пьяные всех мастей в цилиндрах и потрепанных котелках, распевая неизвестные мне песни, висли на перилах, подпирали фонарные столбы, чтобы удержаться в опрокидывающемся мире. И наконец – фейерверки! Шипя, сверкая, рассыпая снопы искр, они производили больше шума, чем света, и какая полоумная Кассандра стала бы кричать о том, что скоро все повторится? Кто решился бы на такое? Конечно, они могли все знать. Все может повториться: вдруг под моими ногами, в грязи, лежит семя дуба, который разломит тротуар? В моем собственном времени, когда я исцелюсь, среди ликующей толпы наверняка будут раздаваться крики злой пророчицы: «Глупцы! Снова грядет несчастье! Вы обо всем забудете!» Но она окажется не права. У людей слишком хорошая память: так мы устроены, от этого и страдаем. Это настоящее искусство – забыться в танцах, в любви, в выпивке. Поэтому оставь их в покое, Грета, пусть себе веселятся. Это была их война, не твоя.

Меня потрясло то, что сделал Лео. Как быстро он исчез среди черных, истекающих каплями деревьев! Видимо, я появилась в конце долгого разговора, который он вел со мной всю ночь – в мое отсутствие, – прокручивая в голове все сказанное мной раньше, так, будто это звучало впервые. Возможно, он ораторствовал в своей тесной комнатушке, убеждая меня оставить Натана, рисуя картину наших отношений после возвращения мужа, умоляя, гневаясь, прощая. Уверена, что Лео старался произнести эти речи на разные лады, ведь он был актером, – и к тому моменту, как мы встретились, все мыслимые разговоры уже состоялись. Уверена, что он бессознательно ждал одного-единственного ответа. Я дала этот ответ, и он понял, что мольбы или речи – уже произнесенные со всеми возможными интонациями – бесполезны, ибо ничего не изменят. Поэтому Лео сказал слова прощания – только их он не отрепетировал.

Ну что ж, подумала я, пожалуй, все к лучшему. И однако… Я мучилась, сознавая, что у меня нет никого. Каждая из Грет нашла своего утешителя. А к чему вернусь я? К прежнему одиночеству? К прежней жизни – месяцы и месяцы без близкого человека? Во время путешествий сверкнуло несколько проблесков: ночные объятия мужа, тайный поцелуй любовника под аркой. Да, один не был моим мужем, а второй – любовником, бросившим меня, но какая разница?

Я слышала, что на вечеринке у Рут продолжается буйство, но у меня не было сил. Пожалуй, мне стоило прилечь. Я так устала оттого, что у меня ничего не получалось.

Я открыла входную дверь и увидела Милли, залитую слезами по случаю какого-то огорчения – парень, конечно, – но мне было не до выяснений (вероятно, хозяйкам всегда было не до выяснений): я попросила ее заварить ромашковый чай, страстно желая лечь в постель. «Возьмите завтра выходной, – сказала я ей. – Повсюду празднуют». Милли ответила: «Спасибо, мэм, я уже брала выходной. Но это здорово, правда? Здорово, что все парни возвращаются домой?» – «Да, – согласилась я, – да», – стаскивая с себя корсет-грацию и нелепые панталоны с разрезом. Постель чудесным образом оказалась теплой – как могло такое случиться? Потом я нащупала в ногах бутылку с горячей водой, – должно быть, ее положила Милли, приняв от меня телепатическое сообщение или следуя заведенному порядку. Это было восхитительно – получить то, о чем я даже не думала, но в чем, оказывается, так нуждалась.