Наталья Кременчук - Смерть на фуршете

— И вдруг каким-то образом в длинном списке появляются Горчаковский с махоньким сборничком рассказов и, что особенно обидно для Отвесова, роман Марины Сухорядовой… название подзабыла…

— «Манюрка и чичирка», — уже хорошо знакомым Ксении тоном вкрадчивого ловца произнес Трешнев.

— Нет, не так… Но похоже…

— «Доберись до Териберки»…

— Нет. Ну, неважно…

— «Луперкусса», — сжалился этот стервец.

— Точно! — обрадовалась Ольга. — Вы читали?

— Если я буду читать еще и романы Сухорядовой…

— Романы?! — удивилась Ксения. — Она же редактор!

— И редактор, и модератор, и куратор… Но это так… Шлейф. Марина Сухорядова — «писатель»! «Писатель» — особенно если учесть ее сексуальную недифференцированность. Так и на сухорядовской визитке написано, которую она всем подряд раздает.

— И сколько штук ты от нее собрал? — проговорила сонным голосом Инесса, но ответа не получила, а может, и не ждала, удовольствовавшись самим вопросом.

— Я, конечно, не вправе судить… — неуверенно проговорила Ольга, — но Антон называл ее графоманкой… И того хуже, отвязной графоманкой.

— А я о чем говорю! — Трешнев даже скорости прибавил, да и шоссе было свободно. — И это больше всего задело Отвесова?

— Конечно, задело. Стоять в не только в лонг-, но и в шорт-листе рядом с общепризнанной графоманкой!.. Но вообще отказаться от участия, попросту снять свое имя ему почему-то в голову не пришло. Зато на торжественной церемонии напился, а может, и не напился — этот Осип, если видели, не человек — шаровая молния. И во всеуслышание заявил, прошу прощения, но это не среди нас, врачей-циников, прозвучало… Сказал, что Мастыра учредил свою премию имени любителя шлюх Блока, чтобы дать ее литературной шлюхе Горчаковскому!

— Ужас! — не сдержалась Ксения.

— А! Что вы? — встрепенулась, так и есть, опять задремавшая Инесса.

— Спи! Еще не приехали. Ничего интересного, — эти слова Трешнев едва ли не промурлыкал. Тут же деловым тоном Ольге: — Неужели так и сказал?!

— А чего бы они тогда задрались?!

— Я слышал, по принципиальным вопросам. Горчаковский отстаивал либеральные ценности, а Отвесов — национально-патриотические.

Продолжает издеваться, негодяй, над наивной читательницей!

— Я вам точно передаю то, что мне Антон рассказывал. А он не только все это слышал, но стал их разнимать, когда Мастыра попытался за сказанное дать Отвесову, если попросту, в морду.

— Не получилось?

— Ярослав крупный, а Отвесов юркий. Драка у них, по словам Антона, получилась какая-то детская, да в нее еще и Сухорядова ввязалась…

— Надо же! — певуче проговорил Трешнев. — И это надежда молодой российской литературы.

— Это что такое: надежда литературы? — фыркнула Инесса. — В какой пробирной палатке эту татушку ставят?! И кто? Евгения Вежлян? Элеонора Кущина, Алена Мостовец?

— Покойная Элеонора писала как раз о Горчаковском… — Трешнев сделал паузу, будто удерживаясь от подразумеваемого: «…тоже покойном»… Кстати, а где был Горчаковский во время этой стычки?

— Наверное, интервью давал, дело обычное… Он потом появился, когда уже охрана ресторана вмешалась. Кстати, и пресса тоже набежала. На следующий день, а в Интернете и до того, Антона ославили не меньше, чем Отвесова. Нацепили на него всех возможных собак, в очередной раз записали в антисемиты… Антон очень смеялся.

— Чего это он смеялся? — теперь Трешнев был совершенно серьезен. — Запишут — не отпишешься!

— Это не про Антона, — возразила Ольга. — Он вообще удивительный… Однажды говорит мне: ты знаешь, какая со мной штука приключилась. По отцу я еврей, по матери армянин… У евреев национальность по матери, у армян — по отцу… Родился и живу в Москве. По русскому языку и литературе у меня всегда были только пятерки… После армии крестился… Кто я? Как ни крути, просто человек.

Некоторое время ехали молча.

— Я-то знаю, что Антону пить нельзя… — вновь заговорила Ольга. — После его контузии и ранения… Но если бы он тогда, на этой «Норрке», не выпил, получилось бы еще хуже…

— А что хуже? — удивился Трешнев. — Начал бы отбирать премию силой, прямо на сцене?

— Премия ни при чем! Он ведь не просил, чтобы его на нее выставляли, а потом до финала продвинули. Каждый писатель считает, что он написал лучше других. Каждый находит у себя такие достоинства, которых нет у прочих… Но, понимаете… Когда-то давно я слышала по радио выступление одного прозаика… не вспомню фамилию, но точно ленинградского, питерского то есть… Он говорил, что литература… ну, проза может быть основана на аттракционе, а может — на жизни… Казалось бы, просто, даже слишком просто: на какой такой жизни?! Однако в принципе сразу понятно, что он имел в виду. Когда начинаешь читать Антона… Он умеет это делать… Ну, скажу, у него очень часто это получается…