Наталья Кременчук - Смерть на фуршете

— Но, наверное, вам, как врачу, как близкому для него человеку, надо было бы отворачивать Антона от подобных снятий стрессов к писанию, к новым рассказам, повестям… Ведь повидал он очень много… — это бодрствовавшая Инесса заговорила.

— И повидал, и воспринимает… Но литература все же не конвейер. Мы с ним не раз говорили об этом, и он мне доказывал, что в какой-то момент его просто начинает разрывать… если он не отбросит литературу. Не писать! Совсем. Он и тогда это почувствовал — из-за большого обмана, а не потому, что премию не получил. И он, чтобы не думать об этом, просто стал пить… А меня не было — дежурство совпало.

— А Горчаковского вы читали? — спросил Трешнев.

Ольга ответила не сразу:

— Читала… Поверьте, мне как врачу: человека — до слез жалко. Молодой красивый парень — сколько их у нас гибнет ни за что ни про что… Но как писатель…

— Как писатель он после своей гибели день ото дня возносится все выше и выше… Сегодня утром я слышал по радио, что Федор Бондарчук, который собирался продюсировать экранизацию премиального романа Горчаковского, заявил, что будет сам ставить этот фильм и, скорее всего, сыграет в нем одну из главных ролей.

— Вот как раз Федору Бондарчуку его и ставить! — это Ольга воскликнула так громко, что неподвижная прежде Инесса передернулась на своем месте. — Какая литература, такое и кино!.. Господь с ним!

— Значит, современное кино вы тоже не любите?

— Да что вы меня все про искусство с литературой спрашиваете? Я же объясняю, у Антона запой был не оттого, что премию не дали. Переживал большую обиду. Но, между прочим, быстро пришел в чувство. и в порядок скорее уже не себя приводил, а своего собутыльника, который к нему на фуршете привязался. Я вначале, когда они ко мне завалились, испугалась. Думала, что это бомж какой-то… А он, хотя пьяный вусмерть, предъявил мне членский билет Союза писателей России… заявил, что он поэт… Так и шло. Вначале дома у меня покуролесили, а потом я их сюда перебросила, я ведь тоже машину вожу… Думала, этот… поэт уйдет, но вот… они с Антоном нашли друг друга… вначале опохмелялись не только водкой, опохмеляли друг друга политическими спорами… Даже смешно… Этот заявляет, что он писатель, то есть поэт-патриот, а Антон ему рассказывает, что в Америке и Европе тоже люди живут, а не только семейства Бушей и Клинтонов вместе с Хавьером Соланой…

— Оказывается, и вы, сударыня, кое-что из политики знаете…

— Я же говорю: пациенты рассказывают!

— То есть поэт и прозаик обрели общий язык…

— Нет-нет! Антон политиканства терпеть не может. Просто он даже спьяну увидел, что у человека политический ералаш в голове, ну и попытался как-то его к реальности оборотить… А потом, когда этот… Валера узнал, что Антон воевал, контужен, ранен… стал и про своего сына рассказывать… также в Чечне воевавшего, в спецназе… а теперь вынужденного официантом прислуживать…

— Как интересно…

— Интересно. А здесь направо… Вы знаете, в моей семье никогда коммунистов не было, я врач в пятом поколении, но, честное слово, при коммунистах было проще и честнее…

— А сейчас посткоммунисты. Просто продолжение мутации коммунизма… А мутанты — не мне вам рассказывать — куда опаснее. Здесь тоже направо?

— Налево, а потом прямо…

Деревенька, где располагался дом Ольги, находилась недалеко от известного Воронова. Следуя указаниям хозяйки, Трешнев вырулил к деревянному дому, которому, по архитектуре, явно было за пятьдесят. Но выглядел он довольно бодро: наличники покрашены белым, деревья подрезаны, палисадник с цветами…

— Видите, они и забор поправили! — воскликнула Ольга.

Вышла из машины и позвала:

— Парни! Смотрите, кого я вам привезла!

Из дремучих кустов сирени вышел уже знакомый Ксении Пахарь-Фермер, всё в той же своей ковбойке, с топором в руках.

— Господи… Валера! Поэт-патриот с топором…

— Не бойся, Оля! Все живы. Это мы с Антоном в твоем доме ступеньки поправляем…

Следом появился и Антон. Такой же худой, но смотрит с отвагой: что, мол, у нас не так?!

— Оля, представь, мы с Валерой всё до корочки съели… Пора в Москву возвращаться.

— Антон, вы меня узнаете? — спросил Трешнев.

Антон спокойно посмотрел на академика-метр д’отеля:

— Конечно, узнаю, Андрей Филиппович! Ведь вы мой литературный крестный, если можно так назвать человека, который толкнул меня в пучину изящной словесности…

— Ну, коли помните… Мы за вами приехали. Пока вы здесь среди природы канули, в Москве такое творится!