Андрей Остальский - КонтрЭволюция

«Как интересно, — думал Фофанов. — А мне Николай Михайлович иную версию излагал. Говорил, что ему формулу партследователь показал. Сдает мне Гречихин помощника моего, с потрохами сдает… Но, может, это все амукинская провокация… и вообще, не все ли равно…»

— А еще молодец твой помощник, что сразу сказал: сегодня же доложу все Григорию Ильичу… Ну, может, не сразу, а когда прощупал этого моего молодца… как его… Амукина, во. Убедился, что дело несерьезное. Горячится слишком молодец-то мой, торопится, в бутылку лезет. А в нашем деле партконтроля так нельзя.

— А кто он вообще-то такой, этот Амукин? Откуда взялся? Вроде новый у вас?

— Амукин-то? Он, вообще-то, Амукин, новый, да, недавно…

Тут Гречихин в очередной раз закрыл глаза, замолчал. «Дремлет, что ли?» — подумал Фофанов. Но нет. Председатель Комитета партконтроля поднял веки и бросил на Фофанова быстрый испытующий взгляд. И тут же попытался перейти на другую тему.

— С Международным совещанием-то как, Григорий Ильич? Что-то в этот раз припозднились с документами…

«Ну да, — подумал Фофанов, — прямо-таки ты ко мне на дачу заявился на ночь глядя, чтобы про подготовку совещания спросить… так я тебе и поверил, старый хрыч, держи карман шире».

И вдруг он понял: Гречихин проброс делает, выпытывает, что он, Фофанов, про Амукина знает.

— Документы завтра же будут разосланы… Но я вот еще хотел, если позволишь, про Амукина спросить… Кто его рекомендовал к вам?

— О, завтра уже разошлешь? Отлично, я постараюсь не задерживать, да и замечания вряд ли у меня будут… это ж все не по моей части…

— Так как насчет Амукина? — Фофанов решил добивать старика, не считаясь с приличиями. — Кто его рекомендовал?

Гречихин резко выпрямился в кресле, глядя куда-то в сторону, и Фофанов понял, что угадал, точно сформулировал вопрос: кто. Это же самое главное — чей человек партследователь. Но, подумал Фофанов, хитрюля Гречихин сам меня к этому вопросу, похоже, подталкивает… Для чего? Чтобы иметь возможность сказать потом: так меня взял за горло Фофанов, кто да кто, да чей человек. Я уходил от разговора, уходил, а потом уже уклоняться стало невозможно. Пришлось расколоться.

— Н-да, — грустно сказал Гречихин. — Знал я, что не надо было его брать. Но Попов так настаивал. Прямо за горло брал. Ты же его знаешь, как он умеет лоббировать… Потом оказалось: любимый племянник жены… А теперь вот неудобство какое. И партстаж у него не очень-то, у Амукина этого, и опыта партработы кот наплакал… Кандидат юридических наук — и что? А ничего… Надо его в КГБ перевести. Там таких любят…

«Во как! — пораженно думал Фофанов. — Что все-таки выручает, так это топорность, примитивность, неспособность думать всех этих поповых. Даже стыдно с ними в одной парторганизации состоять. А вот старикан этот простоватый на таком фоне — просто гигант мысли, Маркс и Энгельс вместе взятые».

— Ну ладно, пора мне домой и на боковую, благо мы соседи, — сказал, поднимаясь, Гречихин. — Десять минут, и дома… Моя Луша уже беспокоится, поди. Я же ей сказал, я на пять минут. А она не понимает, что это я фигурально. Где пять, там и двадцать пять. Она-то у меня человек буквальный. Теперь ждем вас с Оленькой с ответным визитом, чайку попить.

И добавил, уже у двери:

— Завтра у меня как раз встреча с Генеральным. Так я ему, пожалуй, заодно расскажу про всю эту историю… про все это недоразумение. И про наши с тобой сегодняшние вечерние посиделки… Надеюсь, ты не возражаешь?

— Да нет, конечно, нет. Как можно! Мы же не вольные художники какие-нибудь, а партийные деятели, какие у нас могут быть секреты от Генерального секретаря?

— Ровным счетом никаких, — подвел черту Гречихин.

«И ведь и глазом не моргнет, когда такое говорит, — думал Фофанов. — Как, впрочем, и я … не мигаю».

И долго жал на прощание руку партийному инквизитору.

Теперь все зависело от того, как пройдет Международное совещание, — и судьба самого Фофанова, и, может быть, нечто гораздо большее.

Как ему удалось уговорить Наташу пойти с ним в Кремль, во Дворец съездов, присутствовать на открытии Международного совещания, он и сам до конца не понял. Никогда в жизни не был он говоруном, болтуном, мастером разговорного жанра. Но на этот раз откуда только что взялось. Помогла бурлившая в нем сила — то темная, то светлая, поле энергетическое, менявшее свои полюса. Сила эта вела его, вдохновляла. И с огромной верой, с блестящими глазами он сочинял невероятные истории. Голос его взлетал то вверх, то опускался вниз до трагического шепота. «Да вы актер, а не сантехник», — говорила Наталья, скептически усмехаясь. Но постепенно сдавалась под его напором.