Юрий Герт - Ночь предопределений

На площади перед чайной им встретился Сарсен. На нем была свежая, выутюженная рубашка, под мышкой — элегантная, на молниях, папка, из тех, какие вручают на разного рода конференциях. Здороваясь, он заглянул Феликсу в глаза, то есть Феликс лишь на мгновение поймал на себе его настороженный взгляд, и гладкое, белое лицо Сарсена в тот миг было таким, будто он шарил шестом, пытаясь определить скрытую водой глубину.

Впрочем, оно было сейчас отнюдь не такое гладкое, не такое белое, как тогда, у Жаика… Он пожал каждому руку долгим, протяжным пожатием, как это делают, сочувствуя друг другу в общей беде.

— Да, такое случилось у нас несчастье, — обратился он ко всем, но, казалось Феликсу, главным образом к нему. — Такое несчастье… — Он помолчал. — Не вовремя, не вовремя вы приехали… Было бы лучше в другой раз вам приехать… Лучше, — проговорил он с расстановкой, как бы выдавливая из себя и отделяя каждое слово. — Было бы лучше. — Он оглядел всех, снова задержавшись мельком на Феликсе. — Было бы лучше, — повторил он. — Понимаете сами… Так что если билеты… Я помогу. Завтра с утра самолет… Даже два.

Феликс пожал плечами, смешавшись от явного нажима, который слышался в голосе Сарсена.

— Мы об этом еще не думали… — пробормотал он. — Во всяком случае, я…

Он увидел, что Карцев снял свои дымчатые очки и раскручивает в руке за дужки, как маленькую пращу.

— Вы не стесняйтесь, — сказал Сарсен. — Я помогу…

— Мы никуда не едем, — грубо перебил его Карцев, выдвигаясь вперед.

— Я помогу…

— Мы ос-та-емся! — повторил Карцев. — Вы что, не слышите? — Он стоял напротив Сарсена, грудь в грудь.

— Мы пока остаемся, Сарсен-ага, — сказал Сергей, полегоньку оттирая Карцева плечом. — Но если что, то мы обязательно воспользуемся…

— А вы петух! — усмехнулся Феликс, обращаясь к Карцеву, когда Сарсен ушел.

Они подошли к гостинице и остановились у крыльца.

— Хорошо бы цветов, — неожиданно сказал Спиридонов. И, вздохнув, сам себе возразил: — Только где их достанешь…

— Какие тут цветы… — Карцев полез в карман за сигаретами.

— Я знаю, где цветы, — сказал Сергей, что-то про себя прикинув. — Нужна машина.

— Машина есть, — Спиридонов посмотрел на Карцева. Тот кивнул.

— Скинемся? — предложил Бек.

Он первым потянулся к заднему карману. Феликс повторил было его движение, но Сергей покачал головой.

— Здесь если цветы, то их не продают, — сказал он строго. — Их дают даром.

Тем не менее в руку ему вложили несколько бумажек.

Карцев отправился заводить свою машину, она стояла во дворе за гостиницей.

Феликсу хотелось побыть одному. Слишком крутым валом обрушились на него сегодняшние события. Нужно было опомниться, прийти в себя. Проходя через двор, он помахал Карцеву и начал взбираться на гору. Ему вспомнилось утро, в которое он поднимался туда впервые в этот приезд. Неужели это было какие-нибудь пять дней назад?.. Пять или шесть?.. Или четыре?.. Он стал считать и сбился.

Здесь все было по-прежнему. Это его поразило. Хотя что могло измениться — здесь, на плато?.. Он присел на выступ скалы, на котором сидел в то утро.

Перед ним, внизу, лежал городок — мешанина домов, улиц.

Но на этот раз его взгляд скользил, не застревая ни на игрушечной часовенке, ни на базарной площади, вокруг которой теснились лабазы и лавки старой армянской слободы, ни на музейном садике с летним флигелем коменданта крепости посредине… От белого параллелепипеда школы он прочертил прямую линию к грязелечебнице и взял от нее вправо, к сборно-щитовым домикам геологической экспедиции. Где-то здесь, на окраине, по его расчетам, жил Темиров, хотя отличить его дом от других, как две капли воды похожих друг на друга строений, Феликс, понятно, не мог.

Но он смотрел туда, где были сейчас и Айгуль, и мать Темирова, и где в маленькой душной, пахнущей смертью комнатке, на ковре, разостланном от стены до стены, уже лежал, наверное, сам Темиров… Он смотрел только в ту сторону, на окраину городка, и не слышал несущихся с моря плаксивых выкриков чаек, не замечал ласточек, стремительно прошивающих небо над скалой.

В мутной, белесой от зноя выси, по обыкновению, не было ни облачка. Гронский тяжело сопел, поминутно вытирая потную шею платком. Они далеко отстали от остальных, уже выходивших на белую от известковой пыли дорогу. Феликс остановился, чтобы дать гипнотизеру отдышаться, и они все постояли минуты две или три между могил, поросших курчавым, стелющимся по земле итсегеком.