Жозеф Кессель - Всадники

– Прости меня, хозяин. Он ломал мне пальцы своими деревяшками.

Тут до Турсуна полностью дошло то, что он понял еще раньше. Уроз ворвался к нему, но он пришел на костылях. Воплощение гордыни, этот человек отбросил гонор, спесь и надменность. Он пришел к нему, не думая о костылях, о том, как болтается штанина на ампутированной ноге, как жалобно постукивает дерево о землю.

«А ведь и в самом деле, разве у нас с ним есть что-то такое, что мы должны друг от друга скрывать?» – подумал Турсун с удивлением и такой наивной радостью, что даже не сразу осознал это.

Подойдя к чарпаю, Уроз воскликнул:

– Надо было, очень надо было поговорить с тобой до того, как ты отправишься в конюшни.

Турсун произнес миролюбиво:

– Я слушаю тебя…

– Мокки хочет жениться, – еще громче воскликнул Уроз.

– Я знаю, – отозвался Турсун. – Вчера, пока ты скакал в степи, Аккуль сказал мне об этом. Мокки думает о его дочери.

– Он уже выбрал, – глухо проговорил Уроз. – Но мало взять жену. Надо построить дом, кормить семью. И для этого этот пес, эта свинья, хочет продать Джехола.

– Джехол принадлежит ему, – сказал Турсун вполголоса. – Он может делать с ним все, что хочет.

– Нет! Клянусь Пророком, нет! Джехол отсюда не уйдет, – ответил Уроз.

И при каждом крике он ударял о землю костылем.

– Осторожнее, – предупредил Турсун. – Упадешь.

Он увидел, как Уроз покачнулся на своей единственной ноге. Чтобы поддержать его, он протянул руку. Палка выпала у него из руки и покатилась на землю.

«Два инвалида», – подумал Турсун и тут же забыл об этом, как забыл и то, что сидит в одной рубахе на неубранной постели… Неприкрытая боль Уроза… его откровенно инвалидные жесты…

– Присядь, – предложил Турсун.

Несмотря на взъерошенные после сна волосы и всклокоченную бороду на изрытой морщинами шее, на лице Турсуна вновь можно было видеть обычные достоинство и твердость. Уроз присел на край чарпая, держа костыли рядом с собой.

– Так что случилось? – спросил Турсун.

– Конь мне нужен, – с диким упрямством настаивал Уроз.

– На земле много других лошадей, – заметил тихо Турсун.

– Но Джехол один, – ответил Уроз. – Единственный.

Турсун молча покачал головой. Он знал сотни и сотни всадников, и каждый из них, если любил свою лошадь, был вот так же убежден в ее неповторимости. Если она уступала другой в скорости, значит, была более выносливой, более умной, более веселой, более преданной, чем другие. Да, это прописная истина, все всадники похожи друг на друга, когда они любят своих лошадей. Но Уроз?

Тот спросил:

– Ты молчишь? Почему? Разве тебе не известно лучше, чем кому-либо на свете, что из всех скакунов Джехол самый быстрый, самый ловкий, самый смелый и самый благородный. И самый красивый.

Турсун по-прежнему кивал головой.

– А ведь еще вчера, когда тебе привели коня, ты вроде и не замечал всего этого.

– Я не знал его тогда, – ответил Уроз.

И он рассказал, что он проделал с Джехолом накануне и что Джехол сделал для него. Слушая его, Турсун вспоминал молодого жеребца, убитого им, и все ниже и ниже склонял голову от жалости, которая казалась ему тяжелее всех прожитых лет. Жалость к сыну? К себе самому? К лошадям? К людям? Мысли о тяготах жизни?

Уроз умолк. Турсун поднял голову и спросил:

– Какую цену назвал Мокки? Сколько?

Не замечая, что он повторяет вчерашний жест своего бывшего саиса, Уроз загнул палец и стал перечислять:

– Калым.

Загнул другой.

– Дом.

Загнул еще одни.

– Деньги на обзаведение хозяйством.

И стал с беспокойством смотреть на Турсуна, а тот, положив ладони на трость, которая у него осталась, сидел, согнув могучую спину, прикрытую старой рубашкой, и не спускал глаз с задубевших, деформированных ступней.

– Ладно, – прервал наконец свои размышления Турсун. – Ладно… За калым я перед Аккулем поручусь. Дом? Есть мой дом в Калакчекане. А в качестве средств на хозяйство – мой земельный участок.

Впервые с момента, когда он ворвался в комнату, Уроз почувствовал неудобство от своего вторжения. И гордость его была тут ни при чем. Он уже не думал о ней. В нем заговорило чувство справедливости: отец отдавал ему слишком много.

– Калакчекан? – сказал он с вопросом в голосе. – А разве ты не собирался… когда-нибудь…

– Этот день еще не скоро наступит, сын мой, – воскликнул Турсун.

И никогда он не был так искренен. Думать об отставке? Ему? Когда Урозу так нужна его помощь. И еще долго будет нужна. До конца дней. Легко оперевшись на палку, он уже стоял, прямой, массивный.