Жозеф Кессель - Всадники

И тут кончилась трясучка в земной тверди и в небесных глубинах. Кончился озноб и внутри Уроза. На него опять уставились глаза Джехола. И Уроз неожиданным для него самого движением, противоречащим всем его убеждениям и правилам, обнял шею Джехола и прижался к ней своей щекой. Видит Пророк, что нет на свете более благородного существа, чем этот конь. Он не согласился с несправедливостью и отомстил, отстоял свою честь. Но когда гнев его прошел, он помиловал хозяина… Что это: воспитание бузкаши? О, нет, нет! Уроз еще крепче прижался к Джехолу, к взмыленному его боку. Этот запах усталости и пота… Сырые ущелья, смертельные склоны, плоскогорье с кладбищем кочевников, озера Банди-Амира… Как берег его Джехол, как охранял, спасал, баюкал… И вот на этот раз-тоже…

Уроз слегка расслабил объятия. В душе его установился чудесный мир и спокойствие. Он слышал, как бьется кровь в жилах на шее Джехола. Вспомнил, что поклялся перерезать их… Он медленно, с чувством, как святыню, поцеловал эти жилы. При этом он увидел себя со стороны. И не испытал никакого удивления. Он знал, что, никогда, никогда он, Уроз, не устыдится этого своего жеста, никогда не пожалеет о нем и не станет стесняться.

Он сел в седло. Джехол направился к дому, сперва рысью, потом легким галопом. Уроз заметил, что не держит даже поводья, и растроганно улыбнулся. Накрутил на палец прядь волос из гривы Джехола. А чуть позже ему пришлось все же удивиться. Он услышал, как кто-то напевает. То был его собственный голос, напевавший на известный мотив стихи Саади.

И слова эти обрели наконец для Уроза тот же смысл, что и для остальных людей.

Где-то уже забрезжил рассвет, когда Уроз добрался до своей лужайки. Перед юртой на корточках сидел человек. Сперва Уроз подумал, что это – старый саис, приставленный к нему. Человек встал, и Уроз по его высокому росту понял, что ошибся.

– Мир тебе, о Уроз! – произнес человек голосом Мокки.

Он прозвучал негромко и без какой-либо интонации.

Уроз ответил так же:

– Мир тебе…

Каждый из них мог заметить смутные очертания находившегося перед ним лица, а иногда и блеск зубов или белков глаз. И все.

Но Урозу вовсе не нужно было всматриваться в черты саиса. Он и так знал: Мокки пришел забрать Джехола. Своего коня. Забрать свое имущество. То, что Уроз прилюдно, в торжественной обстановке и безвозвратно передал ему в собственность.

И только теперь, в момент, когда он терял коня, Уроз почувствовал, чем для него стал Джехол. Его сердцем, его душой, его жизнью. Теперь он уже не мог согласиться с таким существованием, при котором ему нельзя будет сколько вздумается гладить гриву Джехола, слышать его ржание, видеть, как меняется цвет его глаз и как в этих глазах отражаются смех, привязанность, мудрость, смелость. На свете были, с одной стороны, все лошади мира, а с другой – он один, Джехол. Его друг, его брат, его спаситель, его дитя. Чего отныне будет стоить день, если в начале его не ляжет ему на плечо эта длинная, благородная голова, если к щеке не прикоснутся эти большие ласковые влажные губы.

Урозу показалось, что по лицу Мокки пробежала наглая улыбка. Он подумал: «Завтра Джехол полюбит его плечо, его щеку». И ему захотелось сразу и умереть, и убить, причем с одинаковой силой.

– Хочешь забрать коня? – спросил он у Мокки.

– Нет, – ответил Мокки.

Уроз схватил его за руку, воскликнул:

– Друг, ты хочешь мне его вернуть?

– Нет, тебе его продать, – сказал Мокки.

Тут расплывчатая тень, стоявшая перед ним, казалось, вдруг обрела вполне определенные, четкие контуры. В голосе чувствовались решимость и упрямство.

– Теперь, когда я познал женщин, – сказал Мокки, – я хочу иметь женщину. Но не такую, как Зирех. Такую, чтобы она была только моей, моей женой. А ты же знаешь, красивые и нетронутые девушки, за которых отвечает отец, стоят дорого.

Уроз отпустил рукав Мокки с чувством непередаваемого отвращения. Женщина, для него женщина была дороже Джехола! Он спросил:

– И какова твоя цена?

– Ты лучше других знаешь, – ответил Мокки.

(В голосе его послышалась странная смесь жадности, издевки и раболепства.) – Вспомни Бамиан.

Бой баранов… сумма, поставленная против коня… Уроз вздрогнул. Как он может? Как он смеет? Огромная тень надвинулась на него. «О Аллах Всемогущий, я вижу, что в лице этого негодного саиса Ты посылаешь мне наказание», – подумал Уроз.

Его молчание напугало Мокки: с его стороны было безумством даже и думать о всех тех афгани. Уроз откажется от сделки. Чтобы его удержать и задобрить, он прикоснулся к его колену и воскликнул: