Жозеф Кессель - Всадники

Так скакал, а вернее, летал Уроз по степи во всем ее безмолвии, во всем ее величии и во все времена года. И если в такие моменты он пребывал в мире и согласии с самим собой и со всем миром, то все было хорошо. Но только так уж он был устроен, что вечно требовал от судьбы и от самого себя все больше и больше. Ровное, гладкое счастье переставало для него быть счастьем. Уроз поднял голову и стал искать глазами, чем бы еще утолить свою ненасытную тягу.

День клонился к вечеру. На небе загорелись уже краски заката. Поплыли облака, похожие на сказочных птиц, с пурпурными краями. Ниже парили степные орлы в поисках последней жертвы себе на ужин. Отчаянной завистью позавидовал Уроз огненно-красным облакам и плавно летящим птицам. Вот где скорость! Вот где легкость! И как тяжел и медлителен, по сравнению с ними, был его жеребец.

И плетка резко и сильно хлестнула коня.

Но удар подействовал на коня как тормоз. Джехол замедлил движение и повернул голову к Урозу. И тот увидел, среди прядей гривы, огромный, освещенный в это мгновение жидким розовым солнцем глаз, который спрашивал: «За что такая несправедливость? Ты же знаешь, что я себя не жалел. И мы были так счастливы».

Огонь пробежал по жилам Уроза. Его конь больше не слушается. Конь поучает его! Изо всех сил, неожиданно и так быстро, что Джехол не успел отвернуться и избежать удара, он трижды хлестнул его прямо по ноздрям.

Джехол взметнулся на дыбы, заржал как безумный и одним прыжком кинулся вскачь прямо перед собой.

Уроз знал, что все движения коня были его движениями. Его колени, плечи, чресла заранее знали, что сделает конь. Ничто не могло быть неожиданным. У его дыхания был один ритм с топотом копыт.

Джехол ржал беспрестанно. В прижатых к голове ушах звенел, звенел подгоняющий клич-улюлюканье, вырывавшийся из широко раскрытого рта Уроза. И степной ветер уносил вместе и этот безумный крик, и жалобное ржание коня, и крупные клочья пены с взмыленных боков и морды Джехола.

Когда на лицо Уроза пена попала в первый раз, он задержал в воздухе плетку, которой перед этим непрерывно хлестал Джехола. Древний инстинкт всадника, несмотря ни на что, все же подсказал ему: «Так я его загоню». Но он тут же подумал: «А чего мне его беречь? У нас нет никакой цели, ни ближайшей, ни конечной, и нет никакой надобности возвращаться».

И еще громче прозвучал его клич! Он стал хлестать еще чаще и еще сильнее. И это не было жестокостью. Просто ему как всегда хотелось выйти за пределы возможного. И на какое-то время это ему удалось. Джехол и он превзошли себя. В своем исступлении Уроз подумал: «Легко облакам-лебедям в небе и орлам в воздухе. На них работает ветер. У них – крылья. А у меня – только одно мое желание, только одна моя воля».

Тут он заметил слева впереди, у самой земли огромную черную зловещую птицу. Тень от нее, в лучах заходящего солнца, словно прицепилась к тени Джехола. И что бы Уроз ни делал, он никогда не сможет обогнать ее или даже догнать. Он перестал хлестать плеткой и слегка разжал колени.

Джехол резко остановился, да так, словно копыта его внезапно ушли в землю, и взбрыкнулся, поставив круп почти в вертикальное положение. Уроз потерял единственное стремя, вылетел из седла и камнем полетел к своей тени, оказавшейся всего лишь коротенькой тенью обыкновенного человека.

От такого падения обычный всадник разбился бы насмерть. Уроз же сложился, сделал кульбит, подобрав больную ногу, и не потерял спокойствия духа: «Лошадка меня разыграла, – подумал он. – Нестись стрелой ее заставляла вовсе не нагайка. Она хотела лишь получше разогнаться, чтобы сбросить меня при первой же моей ошибке… И вот зловещая птица подлетела к нам…»

Уроз приложил ухо к траве, прижал его к ней так, чтобы почувствовать под ее толщей твердую почву… Вибрирующая земля отчетливо повторяла звон конского галопа. Он удалялся в сторону имения.

В степи воцарилась полная тишина: ни птичьего крика, ни писка грызунов, ни жужжания насекомых, ни дуновения ветра. Над горизонтом – кружево из догорающих солнечных лучей. Глаза Уроза, прижавшегося к траве, находились на этом же уровне. Он смотрел, смотрел, как уменьшается полоска этого огненного кружева, как она сначала превратилась в плоский тоненький уголек, а затем в последнюю искорку!

И ему привиделось сразу: конь, вернувшийся в конюшню без всадника… с пустым седлом… удивление, тревога… Вот докладывают Турсуну… готовят меры по спасению… факелы, фонари… и, наконец, в лучах света – хвастун, которого проучил конь, чопендоз, не способный удержаться в седле, калека, вся гордость и слава которого – не более чем лопнувший пузырь.