Леонид Габышев - Одлян, или Воздух свободы - Сочинения

Глаз положил подушку так, чтобы лежа видеть окна домов. Он отдыхал. Одлян позади. Можно и расслабиться. Над ним ни рогов, ни воров.

Одно плохо: курево кончилось. А попросить нельзя. Не дадут. В палате не курят.

Наступило 31 декабря. Сегодня люди будут встречать Новый год.

День прошел медленно. Вечером, когда засветились окна, с жадностью стал наблюдать за ними. Люди подходили и задергивали шторы. Готовились к Новому году.

«Что сейчас делает Вера? Тоже, наверное, накрывает стол и задергивает шторы. Праздновать будет дома или с подругами? А может, с ребятами в компании?.. Хорошо бы сейчас на нее взглянуть. Хоть бы на фотографии. Но нет у меня фотки. В эту новогоднюю ночь, может быть, кто-то ее поцелует». Глаз уткнулся в подушку.

«Наверное, двенадцать…» Налил в кружку воды, мысленно чокнулся с Верой, залпом выпил и закурил последнюю сигарету.

Прошло пять дней. В больничке ему надоело. Скучно. Курева нет. И как-то сказал медсестре:

— я могу сам себя вылечить.

— Как? — спросила медсестра.

— Принесите марганцовки.

Медсестра принесла жидко наведенный раствор. Он выпил.

На другой день при обходе сказал врачу;

— Я выздоровел.

У него взяли анализ и сказали, что еще будет лежать. Но как не хочется!

И тогда стал часто стучать в кормушку, вызывая врача. Говорил, что здоровый. Но его из больницы не уводили.

Он стал грубо разговаривать с обслуживающим персоналом, покрикивать на дубака, без всякого дела стучать в кормушку и петь песни. Это подействовало на надзирателей. Он им надоел, и его отвели в камеру. В камере он сменялся одеждой, переночевал ночь, и его забрали на этап, в Свердловск.

В свердловской тюрьме Глаза закрыли в камеру к взрослякам. «Не буду говорить, что я малолетка. Разберутся — переведут».

Камера — огромная. Глаз ни разу в таких не сидел. В ней человек полтораста. По обе стороны двухъярусные нары. Но спали зеки и под нарами, это был как бы первый ярус.

Дым стоял коромыслом. Многие взросляки ходили от духоты в трусах.

Глаз как вошел в камеру, так и остановился возле дверей. Все места заняты. Положив матрац на пол, закурил. К нему подвалил до пояса раздетый парень.

— Откуда будешь? — спросил он.

— Из Тюмени.

— Из Тюмени, — повторил парень и отошел.

Этапники просочились сквозь заключенных и заняли места на полу, кто где мог. Положили матрацы на пол, и кто сел на них, кто стоял рядом.

— С Тюмени кто есть? — раздался голос в конце камеры.

«О, земляк»,— подумал Глаз и продрался сквозь заключенных.

— Кто с Тюмени спрашивает?

— Я, — сказал мужчина лет тридцати, сидящий с краю на нарах.

Он до пояса раздет и оценивающе смотрит на Глаза. Раз молчит. Глаз спросил:

— Ты с Тюмени?

— Да, — ответил мужчина, затягиваясь сигаретой и улыбаясь.

Вокруг него сидело несколько парней, тоже раздетых до пояса.

Видя, что мужчина молчит. Глаз опять спросил:

— А где ты жил?

— По Российской, — ответил он и улыбнулся.

— Я не знаю такой улицы.

— Как не знаешь? «Российская»— в каждом гастрономе.

Ребята засмеялись.

Глаз понял, что его разыграли. И дошло также до Глаза, что в каждом гастрономе — водка «Российская».

— Откуда идешь? Из Тюмени? — спросил мужчина.

— Из Челябинска. В Тюмень.

— С малолетки?

— Аха.

— На взросляк?

— Нет, я малолетка.

— А как же тебя к нам закрыли?

— Этап большой. А я малолетка один. Вот и не разобрались.

Глаз сел на матрац и огляделся. Спать негде. В камере гул. Одни разговаривали, другие брились. Кто-то оправлялся в туалете. Нет, в этой камере сидеть невозможно. И Глаз сказал мужчине:

— Здесь даже спать негде. Пойду дубаку постучу. Скажу, что малолетка. Пусть переводят. А то всю ночь придется кемарить на матрасе.

— Давай, конечно. На малолетке хоть на шконке будешь, — поддержал мужчина.

Глаз взял под мышку матрац и продрался к двери. Постучал.

— Чего? — открыл кормушку дубак.

— Старшой, меня по ошибке закрыли сюда. Я малолетка.

— Малолетка? Что ты сразу не сказал? Сейчас. Как фамилия?

— Петров.

В камере малолеток свободные места, и Глаз лег на шконку.

Дня через три этап. Теперь на Тюмень.

В тюменской тюрьме его посадили в камеру к осужденным.

— Парни, а Юрий Васильевич работает? — спросил Глаз.

— Работает, — ответили ребята.

Юрий Васильевич — воспитатель. Добряк, его все пацаны уважали. Глаз постучал в кормушку.

— Старшой, я только с этапа. Мне Юрия Васильевича надо. Позови. Очень прошу.