Леонид Габышев - Одлян, или Воздух свободы - Сочинения

Глаз был хозяйкой, но лычки не носил. Но скоро ему вручат остроконечный четырехугольный ромб с красной полоской у нижнего конца, и он наденет его на грудь. По телу проходит дрожь. Он, которого каждый день долбят, должен носить знак с кровавой полоской. Эту красную лычку ненавидят большинство воспитанников, и лишь актив, добиваясь досрочки, носит ее на груди. Красный цвет приносит одни страдания пацанам. Их бьют активисты, нанося удары рукой, на которой красная повязка. Начальники отрядов с красными околышами на фуражках подписывают им чуть ли не смертные приговоры на толчок.

Во многих тюрьмах, если одежда на малолетке красная, ее снимают и выбрасывают в парашу. Если родители принесли сигареты в красных пачках, все сигареты летят в парашу, даже когда подсос. Копченую колбасу, хоть и не совсем красная, пацаны тоже бросают в парашу.

Глаз на этапе слышал — ему взросляк рассказывал, — что в одной из колоний красный цвет был западло и малолетки колбасу выбрасывали в толчок. Рядом с колонией несовершеннолетних, через забор, стояла зона взросляков. Мужики прослышали, что пацаны колбасу бросают в толчок, и сказали, чтоб они ее через забор им пуляли. И полетела колбаса к взрослякам.

В седьмом классе Глазу легче учиться. На работе дела шли неплохо: не много ума надо диваны таскать да локотники по текстуре подбирать. А вот простыни и полотенца часто терялись, и его за это здорово дуплили. И в нарядах на столовой зашибали. А тут Кирка сказал, чтоб к Новому году все были с лычками. Кровавую лычку надеть придется. Но ведь на взросляке ему бросят: «Падла, активистом был, красную лычку носил»,— и что он в оправдание ответит?

Вспомнилось Глазу — он читал в какой-то книге, — если проглотить мыла, то обязательно будет понос. Вечером бугор неплохо отделал его, и он пошел в туалет. Левая бровь дергалась. Глаз стал умываться и, незаметно отломив от мыла кусочек, проглотил и запил водой. Целый день ждал, что живот заболит, а живот не болел и в туалет не тянуло.

После ужина в отряд пришел дпнк и велел Петрову собираться на этап. Наконец-то его вызывали в заводоуковскую милицию. Глаз попрощался с ребятами и на вопрос, для чего его забирают, ответил:

— На переследствие.

Ему завидовали.

На взросляк из седьмого отряда уходил всего один парень, Чернов, и Глаз с ним потопал на вахту.

«Воронок» трясло на ухабах. Все мысленно прощались с зоной — будь она проклята — навсегда. Глаз торжествовал: «Я вырвался из Одляна! Из этого кошмара! Из этого ада! Сосите все…!!! Месяц-другой потуманю вам мозги. — Глаз вспомнил Бородина. — Все равно вам меня не раскрутить. Не расколоть. Не выйдет! А потом везите назад. Про-ка-чусь!»

Вот и станция.

В окружении конвоя ребята подошли к «Столыпину». Кто-то сказал конвою «прощайте», кто-то «до свидания». Глаз промолчал и залез в вагон последним.

Его закрыли в купе к модно одетому парню.

— С зоны? — чуть улыбаясь, спросил он Глаза.

— Аха.

— На взросляк?

— Нет, я еще малолетка.

— А куда тебя?

— Сам не знаю.

— Ну, как там, в зоне?

— Как? — Глаз помедлил с ответом и подумал: «Сам, наверное, был на малолетке, а сейчас по взросляку капает»,— и потому сказал: «В зоне как в зоне».

— Что, пацанов прижимают?

— Прижимают.

— Кто?

— И актив, и воры.

— Что, за себя постоять не могут?

— Постоишь… Ты был на малолетке?

— Не-е. — Парень помолчал. — А если я, к примеру, знаю самбо. Полезет один, я ему руку сломаю. Полезут много — я к стенке стану. Попробуй — напади!

— Нападут. Можешь не сомневаться.

Глаз проболтал с парнем до самого Челябинска. И лишь перед тем как выходить, узнал: парень — малолетка.

Только с воли. Попал за драку. Парень коренастый. Веселый. И самонадеянный.

В челябинской тюрьме этап помыли в бане. И Глаза бросили к малолеткам. Все шли на зоны. Утром, когда повели на оправку, у Глаза начался понос. Мыло подействовало. Через несколько часов Глаз валялся в тюремной больничке и жалел, что не сменялся с ребятами одеждой.

В палате балдел один. Окна выходили на тюремный забор. За ним стояли многоэтажные дома. Верхние этажи из окна видно.

Вечером, когда в окнах загорался свет. Глаз с жадностью наблюдал за ними. Там, за окнами, идет вольная жизнь. Кто-то празднует день рождения, кто-то закатывает свадьбу, кто-то просто, без всякой свадьбы, целует девушку и кладет на кровать.

Ах, как Глазу хочется на волю, и зачем только его положили в палату, окнами выходящую на улицу. Будто тюремное начальство дразнит: смотри, люди за забором хорошо живут, а ты, вор-парнишка, лежишь в тюремной больнице. Тебе тоже надо быть на свободе, ты — человек, но тебя на свободу выпускать нельзя. Не исправился. Чего доброго, опять ограбишь. Если тогда не убили учителя, сейчас двоих замочите.