Зоэ Бек - Голос крови

Даже когда накатывали мрачные мысли, это ее не нервировало. Приступов паники больше не возникало. Карла объясняла это действием таблеток, которых она поначалу совсем не хотела принимать, а теперь уже не могла без них обходиться. «Наконец-то, – думала она, – наконец-то я могу целиком и полностью посвятить себя мыслям о Фелисите. Наконец могу думать только о своих делах».

И вот сегодня приехала Элла. Карла разволновалась так, как волновалась десять лет тому назад перед первым свиданием с Фредериком. Дружеские отношения давались ей трудно, у нее не было такого опыта, а потому она чувствовала себя неуверенно, не понимая, как вести себя с людьми, отношения с которыми не встраивались в четко обозначенные функциональные рамки. Карла не знала, чего ей ждать от Эллы, и, так как теперь не оплачивала ее услуги, терялась и, несмотря на таблетки, волновалась и нервничала при мысли о том, как пройдет предстоящая встреча. Как ведут себя подруги? О чем они разговаривают? Нужно ли начинать разговор с обычных вежливых фраз?

Она беспокоилась понапрасну. Элла взяла на себя ведущую роль. Она обняла Карлу, чего никогда прежде не делала, спросила, как она себя чувствует, поинтересовалась распорядком дня, расспросила про ее сны, про то, какие она видела фильмы, что прочитала. Рассказала о себе, о своих новых фотографиях. Отобрав самые лучшие, она привезла Карле целый альбом. Они вместе посмотрели фотографии. Элла рассказала о том, как сделала эти снимки, о том, что повидала в своих поездках, о людях, с которыми познакомилась. И хотя они не говорили о Фелисите, а просто вели приятную беседу, Карла вдруг расплакалась. Она так давно уже не плакала, ей самой это было странно, но в то же время на душе потеплело. Элла обняла Карлу за плечи и проводила в ее палату. Там они сели на кровать, и Карла перестала плакать.

Прошло уже много времени, и Элле пора было ехать.

– Я в Цюрихе на две недели, – сказала она перед тем, как попрощаться. – Если захочешь, я смогу тебя навещать почаще.

Карла благодарно кивнула, сама первая обняла подругу, а оставшись одна, почувствовала себя еще более опустошенной, чем прежде; но в душе затеплилось чувство, какого она давно не испытывала.

Джереми действовал Фредерику на нервы. Он так и сновал по дому. Джереми переехал к Арнимам и поселился у них в апартаментах для гостей. То он искал у Карлы в библиотеке какие-то документы, то искал у Карлы в библиотеке книги. Встречаясь с Фредериком, он морщил нос, приставал с вопросами, а если вопросов, на которые Фредерик все равно не мог знать ответа, не находилось, Фредерику приходилось выслушивать бесконечные сетования Джереми на ужасных покупателей, ужасных коллекционеров, ужасных владельцев картин и ужасных художников.

И зачем только он приехал в Берлин на день рождения Флисс? Надо было держаться от дома подальше. Следующие концерты начнутся еще не скоро, до мая в расписании Фредерика ничего не значилось, так что волей-неволей приходилось сидеть дома. Тем более что в прессе недавно самым положительным образом отзывались о том, как трогательно он заботится о Флисс.

Такие заголовки ему нужны. Один иллюстрированный журнал посвятил этой теме целых два разворота. Навещать Карлу Фредерику не хотелось, но почти каждую неделю он в выходные дни отправлял к ней Фредерика-младшего в сопровождении Салли, чтобы мальчик повидался с матерью. На это время он оставался с Флисс один, если не считать Джереми, но тот совершенно не интересовался ни им, ни Флисс. Сейчас они с Флисс снова остались одни, и все складывалось на удивление хорошо. Девочка была жизнерадостной, но вела себя спокойно и ровно, к тому же она была очень нетребовательной. Когда он хотел побыть один, почитать газету или посмотреть что-то по телевизору, она тихонько и ненавязчиво занималась своими делами. Когда он играл на рояле, она внимательно слушала и не прерывала его. Флисс была сказочным ребенком. Если бы только не эта болезнь, которая с каждым прожитым месяцем проявлялась все заметней.

И несмотря на это или же именно благодаря этому Фредерика очень трогало, что его маленькая дочурка так самозабвенно погружается в музыку. Ибо взрослые в большинстве случаев утрачивают эту способность, им либо некогда, либо просто не до того, потому что их мысли заняты сразу тысячью различных вещей. Флисс же вся растворялась в музыке, и чем чаще он играл для нее, тем больше, казалось, ей это нравилось. Иногда она тихонько напевала какую-нибудь мелодию и особенно благодарно отзывалась на Моцарта, которого он теперь играл все охотнее. Он развивал музыкальность дочери.