Виктор Притчетт - Птички в клетках (сборник рассказов)

Администратор и глазом не моргнул, дабы никто не усомнился в респектабельности гостиницы. Однако на карточке ее почерком было выведено: "Мистер и миссис Друд (Лондон)".

Редактор театрально повернулся к очереди.

— Подлог! — возопил он. И засмеялся, приглашая всех посмеяться вместе. — Эта женщина разъезжает под моим именем.

Администратор и люди в очереди отвели глаза. Куда ни поедешь, а уж на одного психованного англичанина непременно нарвешься.

Лицо редактора потемнело: он понял, что истощил интерес публики.

— Багаж в четыреста пятнадцатый, — крикнул администратор.

К редактору подскочил проворный, как ящерка, молодой носильщик и подхватил его чемоданы.

— Минутку, минутку, — сказал редактор. Он вдруг почувствовал себя так, будто стоит чуть ли не нагишом перед этим юнцом в ловко пригнанной униформе. Вот так и в Судный день разбитной юнец, лоснясь от потаенного превосходства, с равнодушной миной утащит в паре чемоданов заодно с грехами и твои добродетели, напевая неведомую тебе мелодию.

— Мне надо позвонить, — сказал редактор.

— Пожалуйста, сюда, — сказал молодой человек, опуская чемоданы на пол, но редактор проследовал не к телефону, а к главному выходу из гостиницы. Улица манила свободой. Самое разумное было бы без промедления покинуть гостиницу, но он знал, что сегодня же вечером она объявится на лекции. Нет, надо положить этому конец. Он вернулся к телефонной будке. Пустая будка зияла, как западня. И он прошел мимо. Он терпеть не мог застекленных будок — ему чудилось в них нечто блудливое, притворно-безразличное. Они были всегда какие-то липко-жаркие от все еще витавших в них беспорядочных страстей. Он обернулся: будка по-прежнему пустовала. "Наверняка кому-то из вас нужен телефон?" — хотелось ему обратиться к людям, снующим по холлу.

Его задело, что никого не заинтересовал случившийся с ним казус. Все равно как если бы ты написал статью, а ее никто не захотел прочесть. Даже носильщик и тот куда-то запропастился. Оба чемодана были прислонены к конторке. И он, и они уже намозолили всем глаза.

Редактор стремительно зашагал взад-вперед по холлу, но никто не обратил на него внимания. Тогда он стал останавливаться на самых видных местах, и это не прошло незамеченным: его роскошная шевелюра неизменно притягивала взгляды.

Редактор снова безмолвно обратился к публике:

"Вы не уловили суть дела! Все, кто читал мои статьи, знают: я принципиальный противник брака как такового. Вот почему поведение этой женщины так нелепо! Думать о браке, когда мир вступил в один из самых страшных периодов своей истории, — ребячество чистой воды".

Он пустил ядовитый хохоток. Никакой реакции.

Вошел в будку и, оставив дверь открытой — пусть все слышат, — набрал ее телефон.

— Говорит Джулиан Друд, — резко сказал он. — Мне необходимо увидеть вас наедине в вашем номере.

Он услышал, как она дышит. Что за люди! Дышат себе и думают, будто одного этого достаточно! Задаешь серьезный вопрос, а они что? Дышат! Но тут редактор услышал детский голосок — он невнятно, неразборчиво прошелестел.

— Ой! — сказал голосок. И в трубке снова задышали: — Слушаю.

Два этих слова показались ему гребнем волны, готовой обрушиться на берег, хлестануть по песку и уползти с протяжным коварным шипением.

— Прошу вас, — добавила она.

И шипением, протяжным, неутоленным, прозвучали ее слова.

Редактор опешил — он никак не ожидал такого томного ответа на свою резкость.

Господи, подумал он. Она и точно там, в этом номере.

Он не видел ее — она была на другом конце провода, и от этого ему почудилось, будто она летит очертя голову вперед с разинутым ртом и того и гляди обрушится на него. Он положил трубку, почесал ухо: ему мнилось, что какая-то ее часть затаилась там. Редакторское ухо расслышало страсть. Накал страсти.

Ему доводилось слышать о страсти. Ему часто рассказывали о страсти. О ней пели в опере. У него были друзья, которые были игрушками страсти, — они нередко обращались к нему за советом. Ему не случалось испытывать страсти, не испытывал он ее и сейчас; но, шагая от телефонной будки к лифту, он понял, что теперь у него иная роль. Эта женщина не просто надоеда, она что-то вроде Тоски [16] Героиня одноименной оперы Джакомо Пуччини. . Когда он вошел в лифт, в язычнике проступил грубиян, в святом — ловчила.

— Ah, les femmes [17] Ох, уж мне эти женщины (франц.). ,— посетовал он лифтеру. Но немец не понимал по-французски.