Євген Положій - Мері та її аеропорт

Мы идем, прихлебывая вино, мы, честно говоря, еле волочим ноги от усталости, мы ехали тринадцать часов по солнцепеку в старой советской машине без кондиционера, но мы счастливы, потому что цель достигнута, мы здесь. Самый разношерстный народ тусуется по длинной замысловатой набережной, которая начинается от кафе «Летное» и тянется до самого Пятака, даже дальше, она практически не кончается. По дороге Кот встречает Пашу Рок-н-Ролла с контрабасом, в красном элвисовском платке на шее, и спрашивает, где тот будет сегодня играть. Паша, похоже, под кайфом и, по-моему, вообще с трудом понимает, где он сейчас находится. Кот сообщает, что прошлый свой приезд зарабатывал на пропитание на Пятаке, распевая песенки под гитару.

Кафе, бары, рестораны расположены просто один за другим. Минуя их, мы слышим жуткий микст от «Ночной электрички» и «Ветер с моря дул» до «Свечи», «Машины…» и Angie Rolling Stones. Мы отмечаем, что цены вполне приемлемы, даже больше чем приемлемы. Мы добираемся до Пятака, но там царствуют караоке, продавцы фенечек и разношерстных сувениров. У нас уже нет сил видеть в этом что-то интересное, употреблять еду совершенно не хочется, и мы идем домой с целью завалиться спать. Но небо слишком звездно — август — и звездочки падают, совершенно нет ветра, и море шумит так волшебно. Мы вытаскиваем спальники из палатки и укладываемся под звездами.

Я смотрю на небо. Да, это оно! Мы говорим о будущем человечества.

Мы выдумываем ему страшное будущее, мы буквально шлем ему проклятия, но в очень гуманном контексте, мы обсуждаем романы братьев Стругацких, мы ищем точки соприкосновения и точки опоры, мы строим планы на завтра.

Но в Коктебеле не надо никаких планов. В Коктебеле нужен один план, настоящий, крепкий план для веселых мужчин, — и бутыль хорошего татарского вина на целый день, вот и все, что тебе там нужно для счастья. И еще немного денег, чтобы вкусно поесть.

Я выползаю из палатки со вторыми лучами солнца. Спать совершенно невозможно — вся палатка в мелких дырках, будто недавно с театра военных действий, — и солнце безжалостно бьет прямо в глаза маленькими пронзительными полосками. Я смотрю на море, оно плещется практически в пятнадцати метрах — ГОСПОДИ, КАК ЖЕ ОНО СВЕРКАЕТ! Я беру зубную пасту и щетку и иду умываться. Блаженство, вода очень теплая, и я ныряю как можно дальше, выныриваю и смотрю на наше пристанище со стороны. Жалкое зрелище. Но все это мелочи. Кот тоже выползает из палатки и с разбега с криком: «Я — Ихтиандр!» влетает в море. «Ты — бегемот!» — кричу я ему. День начался.

Прекрасный день.

С бутылкой вина под мышкой мы производим осмотр местных достопримечательностей типа туалет и пресная вода. Мы живем не в кемпинге, мы живем на нудистском пляже, где почти круглые сутки вокруг тебя ходят абсолютно голые люди, мы и сами ходим голые, там неприлично быть одетым, но, увы, там нет никаких бытовых удобств. Но тем-то и хорош Коктебель для таких, как мы: с одной стороны — дикая природа, горы, море, с другой (непосредственно в тысяче метров) — нормальный цивильный город с его пусть советской, но инфраструктурой. Там можно есть, пить, принимать душ, ходить по большому. В город, конечно, надо еще дойти, но мы неприхотливы. Не за горячей водой мы ехали девятьсот километров, не за удобным стульчаком, совсем нет! Я отсылаю с почтамта Мэри телеграмму: «Все ОК Целую».

День, как и принято на этой планете, заканчивается вечером. Часам к восьми становится чуть прохладней, и гудевший до утра пипл выползает из своих нор. Мы знакомимся, нам предлагают косяк, и мы не отказываемся. Меня что-то не прет, а Коту уже хорошо. «Не спеши, чувак, вот дорожку протопчешь, потом поговорим!» — тащась, говорит он. Он имеет в виду, что с первого раза может и не вставить, надо расслабиться и прикуриться.

Артур и Гоша, музыканты из Йошки, достают из палаток гитары и начинают играть. Это стоит послушать, парни все-таки в Гнесинке учились. Да где бы они ни учились, разницы нет. То, что они делают всего лишь с шестью струнами каждый, ошеломительно, откровенно ошеломительно для меня. Они играют свое, только свое, это ни на что не похоже, и в то же время мне кажется, что мелодии всех континентов пляшут у меня перед глазами, такой себе великостепский хуннский дуэт. Длинные черные волосы, раскосые глаза, и сколько страсти в каждой ноте! Словно многотысячная конница Аттилы скачет моим сердцем, и моя земля гудит, и моя душа наполняется мщением, светлым мщением, в котором нет ни капли ненависти. Я просто проваливаюсь сквозь столетия. Я смотрю на небо — звезды валятся с него одна за другой. Я загадываю желание — оно сбудется, оно уже сбывается сейчас, когда я снова въезжаю в этот рай. «Это была мелодия Джа, бога нашей травы», — объявляет, закончив, Артур. Очень даже может быть.