Євген Положій - Мері та її аеропорт

Говорила она, конечно же, о том, что очень устала, что все это ей надоело: этот шумный Киев, эти мерзкие депутаты, этот мудила-президент и мудила-спикер. Что хочется просто закатиться, как мячику, на пару недель куда-то под лавку, в спокойное местечко, чтобы тебя никто не трогал, а ты никого не видел и не слышал, а заодно и здоровье поправить, нервишки подлечить… И я сказал, что знаю идеальное место для такого отдыха — это наш санаторий. Дело было в апреле, и, зная обязательность большинства киевлян, их вечную занятость понятно чем, но непонятно для чего, был совершенно точно убежден, что ничего у нее не выйдет. И вдруг она звонит мне в начале июня и сообщает, что с нетерпением ждет меня в санатории, когда же я, сволочь такая, приеду и буду ее развлекать? Я хотел было сообщить, что там уже есть один человек, который сможет развлечь ее, пожалуй, получше, чем я, намекнуть на Че, но справедливо решил, что не найтись и не познакомиться на этом пространстве они просто не могут.

Таким образом, некоторое время мы проводим втроем. Я не могу понять, рады они мне или нет. В первый же день Че начинает активную деятельность по закобелению противоположного пола, и первой его жертвой, как я тогда думал, становится свежевыкрашенная блондинка из Беларуси.

А я в первый же день почему-то влюбляюсь в Иру. Именно через «бля». Я долго и уныло рассказываю ей о Мэри, о том, как нелепо все произошло, кто бы мог подумать — интернет, кто бы мог подумать — летчик, кто бы мог подумать — уже был женат и есть дите, и кто бы мог предположить, что все разрешится так просто и так бездарно?!

С Ирой у меня никогда ничего не было, хотя знакомы мы лет пятнадцать. Мы симпатизируем друг другу, мы чем-то похожи, наверное, отношением к жизни, у нее хорошо развито чувство юмора, без этого качества на ее работе можно повеситься, так как нет ничего более серьезного и более забавного в этом мире, чем политика, которой, по моему глубокому убеждению, занимаются чокнутые дети, которые случайно выросли. Им всем нужно срочно лечиться, а не выступать по телевизору и командовать армиями.

Мы иногда жалуемся друг другу на жизнь, иногда просто о чем-то треплемся, помогаем, если есть необходимость и/или возможность. Дружбой это, конечно, не называется, так как мальчик и девочка дружить априори не могут, они для иного созданы, но какая разница, как это называется? Наверняка у каждого есть такой человек, с которым он видится один раз в три месяца, но легко делится с ним чем-то таким, что и лучшему другу не рассказывает.

В общем, я совершенно глупо и неуместно влюбляюсь в свою давнюю приятельницу, что само по себе уже не предвещает ничего хорошего.

Везде, кроме процедур, мы появляемся втроем. Как я и предполагал, до моего приезда они легко нашлись: Ира просто подошла к Че на пляже и спросила, чем он тут занят. Че ответил, что ждет мальчика. Ира сказала, что она тоже ждет мальчика. Как выяснилось в процессе беседы, ждали они одного и того же мальчика, то есть меня.

Как и в прошлом году, мы регулярно совершаем терренкур № 1, торчим в «дневном» кафе и/или в «вечернем» баре и болтаем о чем попало. Че невероятно активен, бегает по девкам, а потом веселит нас рассказами о своих похождениях. «Ну, вот, я уже лежу в постели, так сказать, готовый к применению. Она снимает туфли, серьги, кольца, кофточку, джинсы, тщательно вытирает помаду салфеткой и в трусиках и бюстгальтере залазит в кровать. Я спрашиваю, всегда ли она так делает, она говорит, что да, мол, всегда. Я начинаю ее целовать, а она вытягивается по стойке „смирно“ и лежит с открытыми глазами, прижав руки к бокам, не говоря уже о ногах… Я одеваюсь и ухожу очень быстро…» Мы говорим о разных вещах, пьем, смеемся, но меня почему-то не покидает ощущение одиночества, будто бы есть то, что могло бы случиться, но не случилось, потому что в детстве я однажды зашел не в ту дверь. Или сейчас, здесь, перепутал на пляже кабинки для переодевания. Но почему я так себя ощущаю, понять никак не могу.

С Ирой у меня, естественно, ничего не выходит. В первый же вечер, разомлевший от морской романтики и невероятно мягкой погоды, я предпринимаю дерзкие попытки, но она выскальзывает из моих объятий, говорит «чао-какао», машет ручкой и удаляется в сторону своего корпуса.

Всю неделю, пока мы втроем, я жутко мучаюсь и страдаю от неразделенной («Не раз деленной — с кем-то — к самому себе», — она считает меня жутким эгоистом) к Ирише любви. Потом они вместе уезжают на одном паровозе — они живут в Киеве. Я отвожу их на машине на вокзал в Дичке, долго машу платочком на перроне, смахиваю воображаемую слезу. Мне и вправду грустно — я совершенно не представляю, чем займу себя следующие семь дней.