Борис Гайдук - Плохие слова

Дедушка Юра среднего роста, чуть ниже Бабушки Лоры. В чертах его лица видны отголоски татаро-монгольского ига.

Вечерами Дедушка Юра много и медленно читал. За книгу он брался после ужина, ритуально вымыв над тазом руки. Помню его благоговейное, молитвенное отношение к каждой перевернутой странице. Понравившиеся места Дедушка Юра торжественно зачитывал вслух, не заботясь о том, слышит его кто-нибудь или нет.

Когда Бабушка Лора умерла, он не уставал повторять: «Ничего на свете нет хуже одиночества». Потом его забрал в Брянск сын, дядя Саша. Там он вскоре скончался. Одиночество его съело.

Перелистывая страницу книги, я иногда вспоминаю Дедушку Юру.

С каждым годом внешне я все больше похож на него. От него же у меня мелкий педантизм в быту и склонность к размеренной, упорядоченной жизни.

На военную службу я попал в Германию и своими глазами убедился, какие прекрасные там дороги.

А вот и поезд!

Я снова отвлекся и пропустил его появление из леса.

Люди теснятся к краю платформы. Места хватит всем, в будние дни вагоны почти пустые. Мы распределяем наш багаж. Багажа у нас всегда очень много: два чемодана с вещами и множество всяких мешков и сумок. В Москву мы везем огромное количество разных плодов и варений, битой птицы, сала и яиц. Мне досадно оттого, что у нас столько мешков. Особенно нелепой мне кажется перевозка яблок, лука, фасоли и тому подобных ненужных громоздких вещей.

В очереди к такси на Киевском вокзале я буду стоять в стороне и делать вид, что вся эта поклажа не имеет ко мне никакого отношения. Но приходится терпеть, мне всего десять лет и путешествовать налегке и без родителей я стану еще очень не скоро.

Мы заранее прощаемся с Дедушкой Володей.

Дедушка Володя крепко, но небольно жмет мне руку. Вернее, слово «жмет» в отношении к нему кажется неуместным. Просто его рука на некоторое время тесно и бережно охватывает мою ладонь, слегка встряхивает, а потом отпускает.

По прибытии в Москву я напишу два почти одинаковых письма о том, как мы доехали. Во-первых, потому что позвонить здесь некуда. А во-вторых, я знаю, что наши письма не выбрасывают и перечитывают по нескольку раз.

Бабушка Саша наденет очки без одной дужки и, отставляя листок подальше, будет читать письмо вслух, сопровождая каждую строчку восклицаниями и комментариями. В какой бы час дня ни принес почту деревенский почтальон, Дедушка Юра прочтет письмо только вечером, поужинав и ритуально вымыв над тазом руки. Бабушка Лора читает письмо с сосредоточенным лицом, будто соизмеряя оценки за содержание и грамотность, а потом укладывает его в стопочку других писем. Письма аккуратно рассортированы: от внуков, от мамы, от брата из Крыма, от сестры из Суража, прочие. Как читает письма Дедушка Володя, я почему-то никогда не видел.

За год я пишу три или четыре дежурных письма, которые обычно приурочены к праздникам и заодно выполняют роль поздравительных открыток. Обычное письмо занимает тетрадный лист, исписанный с обеих сторон. Примерно три четверти письма — информативная часть, а одна четверть — стандартные этикетные вопросы. Как здоровье? Как поживает кошка? Не собираетесь ли вы к нам в гости?

И тому подобные знаки внимания.

Отвечают на письма Бабушка Лора (слитным разборчивым почерком с сильным наклоном) и Дедушка Володя (в его письме многие буквы — «т», «г», «р» и другие — написаны как печатные, а в конце длинного слова неизменно стоит завитушка, словно перед написанием большого слова Дедушка Володя собирается с силами, а завершив его, росчерком дает выход нерастраченной энергии).

У меня чрезвычайно плохая память на цифры и даты, но их почтовый индекс — 243560 — я безошибочно помню по сей день. Хотя и забыл с тех пор несметное количество телефонов и телефончиков, номера паспорта, автомата и студенческого билета, дней рождений и свадеб, исторических дат, не говоря уже о таких вещах, как ИНН или запрятанные в сим-карту номера мобильных телефонов.

Когда мне было лет пятнадцать или около того, письма «на деревню» постепенно сошли на нет, и сам я стал посещать родину предков как бы проездом, на недельку-другую, больше из чувства долга, чем для собственного удовольствия. Там вдруг оказалось ужасно скучно. Бабушки и дедушки состарились, река обмелела, деревья как будто усохли и вросли обратно в землю. Деревенские сверстники выглядели, мягко говоря, неинтересными.

Потом не стало Бабушки Лоры.

Через несколько лет — Дедушки Володи, почти сразу же за ним, в один год, скончался в Брянске Дедушка Юра.