Борис Гайдук - Плохие слова

Много позже случились и кое-какие достижения в литературе. Бабушка Лора была бы рада. Хотя не все из мною написанного я бы решился ей показать.

Бабушка Лора довольно высокого роста и ширококостного, тяжеловатого сложения. У нее русые, не успевшие поседеть волосы и большие нежные руки. Ее крупноносое и мягкогубое лицо при других жизненных обстоятельствах могло бы показаться несколько простоватым. Но глаза… Там терпение и мудрость.

Школьного учителя с большим стажем вообще легко отличить по глазам.

Поезд!

Ожидание поезда уже выгнало из здания вокзала всех пассажиров. Возле кассы никого нет. Изогнутые фанерные скамейки, до блеска заполированные штанами и тулупами, пусты. Все дверцы автоматической камеры хранения распахнуты. Тяжелые деревянные двери, помнящие батьку Махно и неуловимых мстителей, пребывают в покое. О, эти двери, эти скамейки, эта высокая, цилиндрическая дровяная печь!

«Не печалься о сыне, злую долю кляня, по бурлящей России он торопит коня». Дальше там «полыхает Гражданская война» и «мы на помощь придем».

Это здесь. И кажется, прямо сейчас! Потому что на станции Погар есть паровоз. Станция Погар, хотя и расположена в семи километрах от одноименного города, считается узловой. В два часа ночи здесь встречаются и разъезжаются в противоположные стороны поезда Орша-Донецк и Донецк-Орша.

Так вот, на станции Погар есть настоящий черный паровоз. С четырьмя большими ведущими колесами, опоясанными тяжелыми металлическими тягами, с четырьмя колесами маленькими, округлым цилиндром котла и рельефной красной звездой на пузе. Когда паровоз трогается, колеса его проворачиваются на месте. В точности как в кино. Я видел это своими глазами два или три раза. Но паровоз, пребывающий на своей заслуженной маневровой пенсии, трогается редко. Паровоз обычно везет пару или тройку вагонов с элеватора. Паровоз пыхтит. Нет, это неточное слово. И «шипит» — тоже не совсем правильное. В общем, вы понимаете, о чем я говорю.

Из трубы паровоза валит настоящий черный дым. Это кино.

Сбоку от вокзала — стоянка. Слева — для автобуса, справа — для лошадей. Стоянки для автомобилей не предусмотрено. Когда обживалась вокзальная площадь, автомобилей в частном пользовании здесь не было. Сейчас автомобили ютятся между лошадьми и автобусом. Лошадиная стоянка представляет собой длинное-предлинное бревно на столбиках. К бревну привязывают коня. За бревном, по всей его длине — доски, они же «ясли». Сюда, если ожидание поезда затягивается, можно бросить сена для лошади. Но поскольку Гражданская война давно закончилась и поезд ходит строго по расписанию, так никто не делает. И доски за ненадобностью истлели.

Дедушка Юра, муж Бабушки Лоры, всегда находился немного в тени влиятельной и сильной жены. Иначе говоря, был законченным подкаблучником. Дедушка Юра тоже был на войне. Его призвали после освобождения Брянской области, где-то в конце сорок третьего. Моя мама родилась уже без него. Такое у моих родителей сходство: оба они родились в отсутствие своих отцов. У отцов на это была одна и та же уважительная причина.

Но Дедушке Юре повезло больше. Обладая хорошим почерком, он быстро перевелся из пехоты в штабные писари. Дедушка Юра писал приказы, отчеты, служебные записки, наградные листы и похоронки. Своим хорошим почерком он написал около двухсот похоронок. Это не очень много для полка за полтора года войны. Совсем немного. Дедушке Юре повезло и здесь — их часть не штурмовала Киев, Берлин, Будапешт или Кенигсберг, когда уже в конце войны командование считало нужным пролить как можно больше солдатской крови, чтобы занять города к советским праздникам. Дедушка Юра закончил войну в Австрии, а потом некоторое время служил в Германии. До конца жизни он вспоминал, какие там прекрасные дороги.

Дедушка Юра имеет несколько юбилейных наград, но никогда их не надевает и не считает себя ветераном войны.

Дедушка Юра тоже был учителем, в той же школе, что и Бабушка Лора. Он вел младшие классы, а также географию в старших. Но из-за болезни Дедушка Юра рано вышел на пенсию. Дедушка Юра страдал эпилепсией. Я был свидетелем нескольких его припадков. Первый меня потряс. Дедушка Юра бился на полу и вытягивал вверх руку, а потом отчаянно скреб пальцами шею и грудь. Изо рта у него текла пенистая слюна. Потом все стало более привычно, хотя казалось чем-то стыдным.

Болезнь Дедушки Юры стала для меня первым семейным «скелетом в шкафу». Об этом все знали, но никто никогда не говорил.