Борис Гайдук - Плохие слова

Петюня скинул полушубок, размахнулся и, длинно гыкнув, ударил кайлом в мерзлую землю.

Сергеич разгреб остатки снега.

Рябина притихла. Пришли, они все-таки пришли.

Петюня быстро выдолбил глубокий полукруг и остановился отдышаться.

— Слышь, Сергеич!

— Ну…

— А кто это завел на Валентинов день деревья пересаживать?

— Как это — кто?

— Ну, кто первый придумал?

— А хрен его знает. Всегда так было. Саженцы-то в любое время в землю тыкать можно, и весной, и под зиму, ничего с ними не станет. А взрослое дерево к другому подсадить — это нет. Только в Валентинов день. Иначе увянет, не приживется.

Рябине было больно. Острый металл ранил корни, нежные волоконца рвались и навсегда оставались в мерзлой земле. Но рябина терпела. Лучше, если бы Сергеич сам долбил, он дерево жалеет. Если не он — так век одной бы и качаться. Только совсем Сергеич старый стал, зимнюю землю копать уже не может. А этот молодой, ему лишь бы побыстрее яму выдолбить да ствол вынуть. Но жаловаться нечего, зря, что ли, столько лет просилась.

— Тихо, Петька, тихо! — прикрикнул Сергеич. — Смотри, какое корневище отрубил! Остолоп!

Петька обиженно запыхтел.

— Тебе бы, Сергеич, самому кайлом помахать!

— Давай, давай! Я свое отмахал.

Сергеич осторожно вынимал корни, отбивая комья мерзлой земли черенком лопаты. Не упирается дерево, само наружу лезет. Такая вот растительная история.

— Сергеич, давай перекурим.

— Да ладно тебе, почти откопали уже! Закончим — тогда и перекурим.

— Гад ты, Сергеич.

На другом берегу, рядом с раскидистым дубом догорал костер. Мужичок в тулупе приплясывал и тянул к огню руки.

— Глянь, Васька там совсем замерз.

— Васька-то? Не, этот не замерзнет. С утра небось два стакана тещиного первача засадил, ему теперь все равно, что костер жечь, что в прорубь нырять. Пьянь! Совсем разбаловался народ!

— Готово, Сергеич! Вытягивай свою рябину.

Дерево мягко повалилось на снег.

— Перекур, — скомандовал Сергеич.

Петька вытряхнул из пачки «Приму».

— Сегодня свои куришь, Сергеич?

— Свои, конечно. На что мне твоя трава?

Сергеич зажег беломорину, кашлянул.

— Слышь, Сергеич. А в городе, говорят, на Валентина другое празднуют.

— Брешут, Петька. Ничего другого отродясь не бывало. Только деревья, которые, значит, вместе расти хотят, в этот день друг к дружке подсаживают. Тогда, значит, они приживаются и дальше вместе живут, не сохнут. А больше ничего сегодня не празднуют.

— Я к чему веду-то, Сергеич. Дядь Михина дочка на каникулы приезжала. Так вот, она говорит, что у них в городе, день… ну этих… влюбленных, значит, отмечают. По-заграничному как бы.

— Дурак ты, Петька. Как есть дурак. С чего это твоим… кхе, влюбленным в такой день отмечать? Это дело летом, в лопухах отмечают. А на Валентина чего им отмечать? Деревья они, что ль? Скажешь тоже.

Петька ловко высморкался в снег, прижав ноздрю пальцем.

— За что купил, за то и продаю.

— Ладно, хватит курить. Понесли. Повыше бери.

Рябина, все еще не веря своему счастью, тронулась в путь: через дорогу, к широкой реке, за которой уже много-много лет одиноко стоял высокий дуб с обожженной молнией верхушкой. Неужели сбываются робкие рябиновые мечты? Неужели люди наконец прислушались к ее ночному шепоту и не поленились выйти на улицу в холод и метель, разгребли снег, выдолбили яму и теперь бережно несут ее прямо к дубу? А корни что же… Корни заживут. Сегодня Валентинов день, значит, скоро все раны затянутся, весной набухнут почки и пойдут новые ростки, тонкими ветвями прижмется она к своему дубу, а летом день и ночь будет шептаться с его листвой.

Петюня и Сергеич перебрались через реку по скользким шатающимся мосткам и, утопая в снегу, медленно потащили дерево к дубу.

— Ну, мать вашу, что так долго-то? — закричал пьяный с утра Васька.

— А ты бы взял да помог! — огрызнулся Петюня. — Нет, он, бляха, стоит, мурлом торгует! Давай-ка, быстро рой яму!

— Ты только не командуй! — насупился Васька, разгребая по сторонам угли. — Тоже мне, командир выискался!

Лопаты легко вошли в теплую землю.

— Поглубже, поглубже ройте, — указывал Сергеич.

— Сергеич, ну ее! Тут не оттаяло!

— Не оттаяло — кайлом долби. На три полных штыка яма должна быть.

— Пусть Васька долбит. Я уже намахался.

— Давай, давай. Всего-то осталось.

Рябину осторожно поставили в яму и присыпали землей.

— Хорошенько приминайте, хорошенько! — распоряжался Сергеич.