Колин Маккалоу - Горькая радость

— Иногда я тебя не понимаю.

— Просто я переживаю за страну. Когда я уезжал из Мельбурна, перед глазами у меня стояла картина, как мы с Отто сидим в смокингах в ресторане «Мензиса» за столом, уставленным изысканной едой и винами, а вокруг крутятся услужливые официанты. И Отто искренне считает, что он заслуживает лучшей жизни, чем какой-нибудь еврейский портной, весь день корпящий над шитьем и зарабатывающий гроши. И не важно, что в них обоих течет кровь Авраама — классовые различия святы. Отто уверен, что рабочий класс надо держать в черном теле, потому что достойной жизни он не заслуживает. Для него социальные перегородки несокрушимы, как каменная стена. Я не верю в руководящую роль пролетариата, потому что она отрицает индивидуализм и дает возможность государственным управленцам считать, что они всемогущи, тогда как в действительности они ни на что не способны. Но мир сэра Отто Нимейера тоже меня не устраивает, черт побери!

— Должна быть золотая середина, — проницательно заметила Китти. — Джеку Лангу вряд ли придутся по вкусу советы сэра Отто.

— Джек Ланг находится в оппозиции и ничего не решает. Он не обладает реальной властью, дорогая моя. Дальше будет только хуже. Остается надеяться, что правительство Скаллина не прогнется под сэра Отто.

— Джимми Скаллина может испугать даже бабочка. Он типичный оппортунист.

Да, иметь такую пылкую поддержку в лице собственной жены было бальзамом на израненную душу, но это не помогало решить главную политическую дилемму. Чарлз разрывался между идеями тори, к которым его предрасполагало его положение в обществе, и собственной убежденностью, что трудящиеся заслуживают уважения, что склоняло его на сторону социалистов. Поэтому он колебался, не решаясь примкнуть ни к одной из партий.

В результате Чарлз пришел к заключению, что порок всех существующих партий заключается в том, что они создавались для старого мира — уставшей, измотанной войной и обнищавшей Европы.

Значит, он должен создать новую политическую партию, которая отвечала бы интересам Австралии и не была скована теориями и практикой старого мира. Она объединит труд и капитал на принципиально новых основах и устранит искусственные барьеры между людьми. К примеру, почему, ну почему Бер Ольсен швырнул ему в лицо работу по связям с общественностью? Что не так с его социальными взглядами, если он считает такое занятие мошенничеством? Что лежит в основе этих необъяснимых противоречий? Пока он этого не поймет, ему рано нацеливаться на парламент. Он чувствовал себя невеждой перед лицом говорящего загадками оракула, которого олицетворял Бер Ольсен. Больше никаких заседаний и конференций! Только исследовательская работа.

Чарлз завел школьную тетрадь, куда записывал свои наблюдения, умозаключения и теории. Когда она закончилась, он поставил ее на полку и приступил к заполнению следующей, надеясь со временем иметь целую библиотеку своих трудов. Но все это в будущем, лиха беда начало.

— Ты со мной, Китти? — спросил он жену, возвратившись из Мельбурна. — Ты всегда будешь рядом?

В ее глазах блеснули фиолетовые искорки любви и гордости.

— Всегда и навечно, Чарли.

Поначалу это действительно было так. Если бы Чарлз сосредоточил свои усилия на больнице, сиротском приюте и прочих нуждах Корунды, произнесенное «всегда» выдержало бы испытание временем. Но когда зима сменилась весной, принесшей с собой благоухающее море цветов, их разговоры за столом и в любом другом месте стали все больше ограничиваться лишь одной темой — политикой. И Китти вдруг почувствовала растущее отвращение и к ней, и к политикам, и к амбициям Чарли.

В конце октября у Китти случился выкидыш. Семимесячный, вполне сформировавшийся младенец мужского пола родился мертвым, причем умер он еще в утробе.

— Не понимаю, — шептала она на больничной койке, заливая подушку слезами. — Все шло так отлично, я чувствовала себя прекрасно! И вот, пожалуйста!

Несмотря на потрясение, Чарлз Бердам успешно скрывал свое горе, в особенности от жены. Свои слезы, не менее горькие, он проливал дома, в одиночестве и под покровом ночи. Ему бы поплакать вместе с Китти, открыто разделяя ее горе. А так Китти решила, что он горюет гораздо меньше ее, и отнесла подобную скудость эмоций на счет его мужской толстокожести. В конце концов, у отца нет никаких контактов с еще не рожденным ребенком, так можно ли ожидать от него тех же чувств, что переживает мать, вынашивающая дитя?