Хилари Мантел: Убийство Маргарет Тэтчер

— Брендан? — сказала девушка. Вряд ли это его настоящее имя.

Он опустил трубку так резко, что та задребезжала.

— Какая-то гребаная задержка. Минут двадцать, как она считает. Или тридцать. Может быть, даже тридцать. — Он шумно выдохнул, будто до сих пор задерживал дыхание. — Ладно, пофиг. Где тубрик?

«Вот так, — подумала я, — сперва вещаем о чувствах, а потом спрашиваем: «Где тубрик?» Не виндзорское слово, кстати. Да и вопрос так, для проформы. Моя квартира была настолько мала, что расположение всех помещений выглядело очевидным. Он взял оружие с собой. Я слушала, как мочится. Открывает кран. Плещется. Как выходит, застегивая ширинку. Его лицо было красным от растирания полотенцем. Он тяжело опустился на складной стул. Сиденье тоненько хрустнуло.

— У вас телефонный номер на руке.

— Да.

— Что за номер?

— Одной женщины. — Я послюнявила кончик указательного пальца и попыталась стереть чернила.

— Так вы его не сотрете. Возьмите мыло и хорошенько поскребите.

— Как любезно с вашей стороны. Спасибо за совет.

— Вы его переписали? Этот номер?

— Нет.

— Разве он вам не нужен?

«Зачем мне номер, когда у меня нет будущего, — подумала я. — Интересно, когда станет уместно спросить его о моем будущем».

— Сделайте еще чая. И положите сахар на этот раз.

— Ой… — Я слегка растерялась, когда мне указали на это упущение в ритуале гостеприимства. — Не знала, что вы пьете с чаем. Белого у меня, по-моему, нет.

— Буржуазные замашки?

Я разозлилась.

— Как палить из моего окна, так буржуазные замашки не смущают?

Он вдруг вскинулся, рука нащупала винтовку. Нет, рванулся не ко мне, хотя мое сердце пропустило удар-другой. Он уставился вниз, на сады, весь напряженный, будто собираясь прыгнуть головой вперед прямо сквозь стекло. Потом издал негромкий, недовольный стон и снова сел.

— Чертова кошка на заборе.

— У меня есть демерара [35] Сорт сахарного тростника и тростникового сахара, который из него изготавливают. , — сказала я. — Думаю, по вкусу будет то же самое, если размешать.

— Вы ведь не думали закричать из кухонного окна, а? — внезапно спросил он. — Или улизнуть по лестнице?

— После всего, что я наговорила?

— Считаете, вы на моей стороне? — Он снова начал потеть. — Вы не знаете, какова моя сторона. Поверьте, вы понятия не имеете.

Мне пришло в голову, что он может быть не из «временных» [36] Члены ирландской национальной партии Шин Фейн, выступающие за объединение Ирландии насильственными методами; сама партия и Ирландская республиканская армия (ИРА) в 1969 г. разделились на «официальных» борцов за восстановление исторической справедливости, использующих мирные методы борьбы, и «временных» сторонников. , а принадлежать к любой из чокнутых отколовшихся групп. Я не в том положении, чтобы дерзить; впрочем, как ни крути, результат, похоже, будет одинаковый. И я сказала:

— Буржуазия — что это за старомодный, политехнический термин?

Я оскорбила его, как и хотела. Для тех, кто еще не вышел из нежного возраста, объясняю: политехнические институты были для тех, кто не смог поступить в университеты, для тех, кто достаточно образован, судя по речи, но предпочитает носить дешевые нейлоновые куртки.

Он нахмурился.

— Заварите чай.

— Нечего потешаться над моими дедушками-ирландцами, если сами повторяете лозунги, которые прикупили на барахолке.

— Это была своего рода шутка, — сказал он.

— Да ну? Правда, что ли? — Я слегка опешила. — Похоже, у меня чувства юмора не больше, чем у нее.

И мотнула головой в сторону окна, на лужайке за которым предстояло вскоре умереть премьер-министру.

— Я не виню ее за то, что она не смеется, — сказал он. — Это не ее вина.

— Неужели? Именно поэтому она не понимает, насколько нелепо выглядит.

— Я бы не назвал ее нелепой, — упрямо возразил он. — Жестокая — да, злая, но не нелепая. Не смешная. Над чем смеяться-то?

— Над всем, над чем смеются люди.

Помолчав, он ответил:

— А Иисус плакал. — И ухмыльнулся. Я увидела, что он расслабился, осознал, что из-за чертовой задержки убивать еще не пора.

— Имейте в виду, — сказала я, — она бы точно посмеялась, доведись ей оказаться здесь. Потому что презирает нас. Посмотрите на свою куртку. Она бы ее высмеяла. На мои волосы посмотрите. Она бы испрезирала меня за такую прическу.

Он поднял голову, взглянул мне в лицо — чего не делал прежде, предпочитая не замечать; я была для него не более чем та, кто заваривает чай.