Наталия Терентьева - Чистая речка

Паша с ребятами торчали в столовой, что-то бурно обсуждая, Артем тоже стоял рядом и кивал, кивал… Повариха, видимо, на радостях, что все закончилось довольно мирно, налила им чаю и дала огромную тарелку с хлебом и почерневшими бананами.

На лестнице сидели Виктор Сергеевич с Вульфой, он как будто убаюкивал ее, а она, прислонившись к нему всем телом, перебирала своими тонкими сухими пальцами Серафимин красный шарф, который почему-то оказался у нее в руках.

Я прошла мимо них, Виктор Сергеевич посмотрел на меня долгим взглядом, я не поняла, что он хотел сказать, не стала вдаваться. А Вульфа как будто и не обратила на меня никакого внимания, только совсем склонилась к Виктору Сергеевичу, почти положив голову ему на колени.

Я зашла в класс, нашла телефон – кто-то его поднял. Экран был еще мокроват, но удивительным образом телефон работал. Ура, все. Я поглубже засунула в карман телефон и по другой лестнице спустилась во двор.

– А я тебя знаю, душа-девица! – устало хохотнул врач, когда я залезла в «рафик». – Ну, поехали. Что-нибудь кому-нибудь пришьем. Или отрежем, за ненадобностью. Охохонюшки-хо-хо… Смотри ты, какие страсти разыгрались в нашем тусклом поселке… И всему виною ты, девица-краса? То-то я помню смутно, в больнице говорили – ты ведь и у нас не просто так лежишь, да? Кто-то же с крыши из-за тебя уже прыгал? А? – Он обернулся, чтобы посмотреть на меня. – Ну, как ты?

Я сидела на топчане, где обычно возят лежачих больных, и не могла понять, отчего я плачу. Я, наверно, так не плакала пять лет. Слезы катились сами, как будто ни от чего. Перед глазами проплывали лица Серафимы, Виктора Сергеевича, Паши, Вульфы, Артема, врача, капитана, в ушах был голос Вульфы, отчаянно кричащей все подряд… Значит, вот это и есть настоящая любовь. Я такой пока не знаю. Виктор Сергеевич говорил, что она любит себя, а не его. Не знаю. Я вижу, что ей так больно, что она даже кричит. А я вот, получается, сильно никого не люблю. Они сходят с ума, а я… Я бы не стала так убиваться из-за мальчика или даже мужчины. Может, потому, что я знаю настоящее горе? И как живется потом, когда горя уже нет, но жизнь продолжается, совсем другая.

В больнице я первым делом отнесла куртку тете Диляре и извинилась.

– Да что уж там! – махнула она рукой. – Делай вам ни делай, а волк все в лес смотрит. Куда бегала-то? К нему?

Как они все странно рассуждают. К кому – к нему? К Виктору Сергеевичу? Да он сам ко мне по два раза в день приезжает.

– Я ходила к прокурору Аршебе, – сдержанно ответила я.

– К прокурору? – тетя Диляра остро взглянула на меня. – Ну, ты, девчонка, у меня не промах. И что прокурор? Хороший человек, кстати, говорят. Диаспору свою греет, а так, в основном, – справедливый. Договорилась с ним?

– Как можно договориться? Есть же закон.

Тетя Диляра погладила меня по голове и вздохнула.

– Ты есть хочешь? Слушай, а на голове-то у тебя разве вот здесь рана была? Сзади же я тебе обрабатывала? А? Или я вообще уже ничего не помню… Ты что, у прокурора головой ударилась?

Я рассказала тете Диляре вкратце, что было в школе.

– Ясно…

Она ловко обработала мне рану.

– Заживет, поесть только нужно. Не тошнит?

– Тошнит. И голова болит.

– Так опять сотрясение, значит! Или просто от голода. Ты когда последний раз ела?

– Утром.

– Да что с тобой делать! И ужин уже прошел. Ну, давай искать, что тут у меня есть. Тебе бы горячего поесть. Так же нельзя! Не война же.

– У меня война, – вздохнула я.

– Не болтай! Война – это война. А это – хрен с редькой, проходящее. Все пройдет, забудется. А здоровье не вернешь.

Тетя Диляра сходила, принесла откуда-то старую плитку с одной заржавевшей спиралью, поставила на нее такую же старую-старую кастрюлю, очень подозрительно выглядевшую, но сварила мне вполне съедобную кашу, и я поела.

– Ложись иди, чума! – ласково сказала тетя Диляра. – Нравишься ты мне. Вот бы моему Сашке такую. Да разве что мужики от тебя все с ума сходят… Драться бы ему пришлось за тебя, а он у меня не по этой части…

– Спасибо, – поблагодарила я.

И пошла к старику Ростовцеву.

В палате у него горел неяркий свет, я постучала и вошла. В палате лежала женщина, довольно молодая, бледная, чем-то похожая на Вульфу.

– А… где дедушка? – от растерянности спросила я.

Женщина повернула ко мне голову:

– Какой дедушка?

– Здесь был…

Я уже все поняла. Но… Я надеюсь, с ним все в порядке? Я побежала к тете Диляре, она как раз выходила из сестринской.