Наталия Терентьева - Чистая речка

Последнее замечание – про пост, в который не надо бы драться, – удивительно было слышать от полицейского, но я не успела никак отреагировать, потому что Паша собрался подхватить меня снова на руки.

– Э-э, парень, постой, ты что хочешь делать? – удивился капитан.

– Нести ее в школу.

– Да не надо. Я здесь опрошу. Значит, тебя толкнули. Кто?

Я молчала. Я не знала, что делать. Я не знала, что уже сказали капитану. Толкнула меня Вульфа. Но я должна сейчас это говорить? Обвинять ее? Мстить ей, получается?

– Боишься сказать? – покачал головой капитан. – Обычное дело, понимаю. Но ты не переживай. Другая ваша учительница уже все рассказала.

Как могла рассказать Серафима? И что? Она же ничего не видела…

Помогла Вульфа. Она вынеслась из школы и подбежала к нам. Трудно точно передать, что говорила Вульфа, потому что она говорила все подряд.

– Прости меня, Лена! Что ты наделала! Да она сама упала, это такая… что вы даже не знаете! Да что вы от меня все хотите! Да мне здесь жизни больше не будет! Нет, не держи на меня зла! Я ничего плохого не хотела! Ты молчишь и смотришь, вот всегда так! И на него так смотришь, поэтому он с ума и сошел! Витя, Витя, я кроме тебя никого не любила! Что ты понимаешь, ты маленькая еще! Все из-за тебя! Я же тебя пальцем не тронула, скажи им!..

– Дамочка, дамочка, – капитан осторожно взял за локоть Вульфу, которая никак не могла успокоиться, качалась, говорила то громко, путано, то начинала бормотать.

– А! – вскрикнула Вульфа. – Меня полиция била!

– Лариса… – незаметно подошедший Виктор Сергеевич обнял извивающуюся Вульфу за плечи и настойчиво отвел в сторону.

Я видела, как она сопротивлялась, но не сильно. Прильнула вскоре к Милютину, потом положила голову ему на плечо, потом обняла, стала плакать, он гладил ее по голове, что-то совсем негромко приговаривал. Пару раз он взглянул на меня, я пожала плечами. А что тут скажешь? Все понятно без слов. Всех жалко. Все неправы. И всех жалко. Мне только себя не было жалко. Потому что, если начинаешь себя жалеть, вообще плохо становится.

– Поехали, – врач сел на переднее сиденье и спросил уже оттуда капитана, писавшего что-то, сидя на ступенечке «рафика». – Да, капитан? Можно трогаться?

– Да, все вроде описал… Ну, товарищи, страсти у вас тут, конечно… Поеду к другим… Спасибо этому дому, пойду, стало быть, к другому. – Он пожал руку подошедшей Серафиме, которая выглядела очень плохо. Понятно, что она переживает – такой раздулся скандал. Теперь в поселке только и разговоров на неделю, что о драке в школе. Еще бы если мальчики дрались! А то учительница с ученицей. – Ну что, Лена, подпишешь?

– А что подписать? – осторожно спросила я.

– Ну как, что… Что учитель Красильникова тебя ударила и толкнула, в результате чего ты получила легкую травму и едешь, таким образом, в больницу…

– Я и так уже в больнице лежу, – сказала я. – Я не знаю. Можно я с ней поговорю?

Мысль, пришедшая в тот момент мне в голову, просто изумила меня своей холодной простотой и тяжестью. Она пришла в голову и из головы как будто спустилась на грудь и придавила ее, у меня даже застучало сердце. Вот сейчас можно поговорить с Вульфой и сказать ей: «Лариса Вольфганговна, я не буду говорить, что вы меня толкнули и разбили мне висок, и я потеряла сознание. А вы заберете заявление из прокуратуры, идет?»

– Можно, – сказал капитан. – А о чем?

– Нет, я не буду говорить. – Я залезла поглубже в «рафик».

– Точно? – заглянул внутрь капитан.

– Точно.

Я не была уверена, права ли я. «Рафик» тронулся, я слышала, как что-то вслед кричал Паша, бежал за машиной… Стала искать телефон. Нет. Наверно, выпал в классе. Телефон Виктора Сергеевича, с его сообщениями, с фотографиями, которые я успела сделать, ведь я и его в монастыре пару раз сфотографировала… Вульфа найдет, будет опять бегать по классу, хохотать, плакать, неизвестно, что дальше сделает, раз ей так плохо от всего сейчас, что связано со мной и Милютиным…

Я постучала в окошко врачу.

– Что?

Я как можно понятнее объяснила ему, почему мне нужно, просто необходимо вернуться в школу. Удивительно, но он меня понял. Ругался, недовольно кряхтел, но сказал шоферу:

– Давай обратно. Забыли улику.

В школе мы застали идиллическую картину.

Серафима с капитаном, который не поехал пока разнимать остальных подравшихся, сидели у нее кабинете, с распахнутой дверью и открытым окном, и пили из чашек, думаю, что-то из Серафиминых коньячных запасов, которые у нее есть в подсобке за кафедрой и которые я однажды видела, ища прибор для физики, только никому об этом не сказала.