Давид Фонкинос - В случае счастья

с собой фото жены, и вот – не прошло и пяти минут, как это фото у него попросили.

– Э-э…У вас есть фотография? – повторил Дубров.

– Да, конечно… Простите.

Он протянул фото, словно под гипнозом, словно в разгар ритуала вуду. Дубров чуть не поперхнулся. Но он был профессионалом высокого класса и, чтобы клиент ничего не заметил, объяснил свой кашель сигарным дымом. Не успели эти слова вылететь у него изо рта, как он вспомнил, что не курит.

Клер старалась не слишком волноваться из-за матери. Ничего страшного, у всех время от времени едет крыша, уговаривала она себя; с возрастом разум часто начинает барахлить. Рене все-таки пришлось пройти обследование. В Севрской больнице ее приняли как нельзя лучше. У Алена еще сохранились связи в местах боевой славы. С тех пор как жена повредилась в уме, он казался другим человеком. В нем пробудилась непритворная нежность; от прежнего Алена осталась одна тень. Казалось, он готов на все, лишь бы она выздоровела. Может, он боялся умереть, если умрет жена? Боялся после ее смерти остаться на переднем крае, на первой линии окопов?

Врачи ничего серьезного не нашли и списали некоторую психическую неустойчивость Рене на переутомление. Поминали немыслимую способность пенсионеров уставать от безделья. В общем, сочли Рене чуть ли не симулянткой-дилетанткой. Правда, через пару дней после обследования тем же самым врачам пришлось слегка пересмотреть свои выводы: обнаружилось, что Рене побирается на обочине шоссе.

– Могу и стекла вам помыть, если хотите, – приставала она к озадаченным автомобилистам.

Вернувшись домой, Рене начисто забыла о своей выходке. В ней поселилась параллельная жизнь; ее мозг в любой момент мог погаснуть и пуститься во все тяжкие. То она оказывалась в супермаркете в ночной рубашке, то поджидала у школы, когда у дочери кончатся уроки, то собиралась купить электрогитару. Алену, совершенно убитому этим метеоритным дождем странностей, ничего не оставалось, как снова препроводить жену в больницу. Рене, окруженная врачами, тщетно пыталась вспомнить, где была и что делала. Прозвучало слово “Альцгеймер”, но довольно быстро все сошлись на том, что у нее какая-то более редкая болезнь.

Чтобы вылечить болезнь, ее надо для начала определить. В поиски неведомого недуга активно включилось несколько интернов. Наконец один из них радостно воскликнул:

– Это синдром блуждающего нейрона!

Все взгляды обратились на него, что позволило ему приступить – не без гордости и с легким надрывом в голосе, главным образом при мысли о том, как он будет докладывать маме о своем первом профессиональном триумфе, – к рассказу о своем открытии. Синдром был обнаружен лет двадцать назад двумя польскими врачами, братьями Вайницкими [8], выявившими у нескольких пациентов сходную симптоматику. Как и Рене, больные, подверженные этому синдрому, совершали самые нелепые поступки по причине кратковременных блужданий одного из нейронов.

– Весьма увлекательно, – вздохнул зав. неврологическим отделением. – И как не позволить этому путешественнику блуждать? Паспорт отнять?

Поскольку он был зав., в ответ раздались вежливые смешки. Интерн продолжал:

– А… ну… очень смешно… в общем, с этим сложнее, потому что нейроны обычно ведут себя как бог на душу положит. Согласно отчету братьев Вайницких, единственное решение – это дать понять блуждающему нейрону, что лучше всего ему будет дома.

– Час от часу не легче…

– Да нет, не то чтобы. Они предлагают совершенно блестящую идею, как создать ему комфорт… даже поэтичную…

– Говорите уже, не томите!

– Все очень просто. Нейроны – они как люди. Только любовь может удержать их дома. Поэтому, чтобы устранить болезнь, надо пересадить в мозг пациентки достаточно привлекательный нейрон, чтобы у блуждающего нейрона пропала всякая охота покидать семейный очаг.

– Привлекательный нейрон? – переспросил зав., потирая подбородок.

Через несколько минут Рене объявили, что ее кладут в больницу. Ее супруг чуть не грохнулся в обморок. В такой ситуации разумнее было пока не говорить, какая операция ее ожидает.

Жан-Жаку было по-настоящему больно. Он любил Клер. Вся его жизнь стала теперь потерянной Женевой. Он забыл обо всех недостатках жены, он идеализировал свою потерю. Раньше счастье никогда не бывало на горизонте. На горизонтальной поверхности – да, но не на горизонте. Он вспоминал спину жены, складки ее кожи, по которым ему хотелось направить течение своих дней. Отныне моменты чистого безумия будут у него сменяться моментами отчаяния и моментами относительного спокойствия. Иными словами, моменты надежды вернуть Клер (Женева) будут сменяться моментами уверенности, что он потерял ее навсегда (Тулон).