Габриэль Руа - Счастье по случаю

Но она круто повернулась к нему; в глазах ее было страдание.

— Так чего же ты ждешь? — сказала она. — Иди к нему!

— Мать! — вскричал он в полном изумлении. — Разве ты забыла, что он нам устроил? Разве ты забыла, что это из-за него мы потеряли пособие?

Капризный детский голосок позвал из столовой:

— Ма-а-ама!

— Что с Даниэлем? — спросил Азарьюс, пораженный жалобным, надрывным голосом ребенка. — Ему не лучше?

— Я не знаю, что с ним, — ответила Роза-Анна. — Сейчас только у него из носу шла кровь. Видно, придется повести его к доктору.

Она отнесла малышу стакан воды. Азарьюс слышал, как она уговаривала ребенка уснуть. Через минуту он увидел, что Роза-Анна, прислонившись к дверному косяку, испытующе смотрит на него. Он даже смущенно поежился под этим суровым взглядом, казалось, она видела его насквозь, видела его слабохарактерность.

— Вот что, Азарьюс, — проговорила она, на сей раз уже тоном, не терпящим возражений. — Сейчас не время разыгрывать из себя гордеца. Сейчас, когда детям нужно белье, а завтра, может быть, и лекарство. Боже милостивый!.. Все равно иди к нему… Азарьюс!

— Да ты это серьезно, мать?

Ветер выл за окном, и он добавил уклончиво:

— Ну ладно, пойду завтра утром, пораньше. Но мне думается, это ни к чему, Роза-Анна… Может ведь подвернуться что-нибудь и получше, а я буду занят у Лашанса и упущу счастливый случай… Но если уж ты так хочешь — я пойду завтра… прямо завтра утром.

— Нет, Азарьюс, если это требуется срочно, он может нанять кого-нибудь еще и до завтрашнего утра! И тебя я хорошо знаю. До завтра ты еще успеешь передумать. Ступай сейчас.

— Прямо сейчас? К чему такая спешка? Это дело может и подождать…

И вдруг Роза-Анна стала развязывать тесемки передника, потом быстрым движением пригладила волосы.

— Я сама к нему пойду, — сказала она.

— Да ты с ума сошла! В такой вечер, как сегодня…

Она ушла в другую комнату. Он решил было, что она просто хочет испытать его, и сказал себе, что она пошла в столовую за шитьем и тут же вернется, сядет рядом с ним на кухне, где было потеплее, чем в других комнатах, и они спокойно обсудят это дело. Он снял второй башмак, облокотился о стол и молча уставился в пространство. «Пожалуй, завтра я зайду к нему, — думал он, — но перед этим повидаю подрядчика Холидея… Во всяком случае, это надо обдумать как следует…»

Но Роза-Анна уже стояла перед ним, одетая для выхода, торопливо застегивая пальто. Он инстинктивно вскочил, чтобы преградить ей дорогу.

— Нельзя тебе выходить в такую бурю. Я же сказал тебе, что пойду.

— Нет, пусти меня, Азарьюс.

И тут он встретил взгляд своей жены. Это был жесткий и энергичный взгляд, как в те времена, когда она ходила помогать по хозяйству, брала заказы на шитье и с утра до ночи трудилась, чтобы как-то облегчить их нужду. И он опустил голову.

— Ты сам понимаешь, что будет лучше, если пойду я, — сказала она, стараясь говорить как можно спокойнее. — Понимаешь, Лашансу станет стыдно, когда он меня увидит. Уж я ему все выложу, пусть знает, что он нам сделал. Я заставлю его взять тебя на работу — не беспокойся.

— И завтра было бы еще не поздно… — вновь начал Азарьюс.

Но Роза-Анна с решительным видом взялась за ручку двери и сказала:

— Если хочешь помочь мне, налей в таз воды и поставь на плиту. Я кончу стирку, когда вернусь.

Она добавила еще что-то, но ее слова унес ветер.

Он увидел, как она покачнулась под ударом вихря, затем дверь захлопнулась. И больше ничего не было слышно, кроме мерного стука капель, падавших из крана.

Он ощупью нашел стул. Сел, уронив руки, и печально уставился на груду белья, наваленного в раковине. Годы безработицы и мелких приработков от случая к случаю не отразились на его внешности. У него по-прежнему были густые, как у юноши, волосы, свежий цвет лица, полные, охотно улыбающиеся губы и самоуверенная осанка. Он был не лишен красноречия, он умел поспорить. Нанимаясь на работу, он умел показать себя с выигрышной стороны и, в сущности, не был лентяем. Что же с ним случилось?

Внезапно он поднял ладони и спрятал в них лицо.

Да, что же с ним случилось?

Картины его жизни прошли перед ним, одни — яркие, отчетливые, другие — расплывчатые, как бы подернутые туманом. Вот он плотник — строит коттеджи в пригороде. В те дни Роза-Анна готовила ему второй завтрак, который он уносил с собой в жестяной коробке. И в полдень, восседая высоко над землей на каком-нибудь брусе и свесив вниз ноги, он открывал коробку и всегда находил в ней что-нибудь вкусное, какое-нибудь неожиданное лакомство: спелое румяное яблоко, которое он ел, сплевывая косточки вниз, на улицу, пирожок с мясом, завернутый в несколько слоев плотной вощеной бумаги и еще хранящий тепло печи, кисть спелого винограда, лепешки из гречневой муки, которые ему никогда не приедались. Эти завтраки там, наверху, в безоблачный летний полдень, под отвесными лучами солнца, обжигавшими ему шею, были светлой, ясной, значительной частью его жизни. Его и самого удивляло, почему в его памяти так хорошо сохранились многие мелкие подробности — постукивание молотка, скрип новой, впервые закрываемой и открываемой двери, вкус гвоздей, зажатых между губами, и вкус этой полдневной трапезы.