Ирвин Шоу - Две недели в другом городе

– Мы не женаты.

– Извини, – сказала Карлотта, – я забыла. Они оба, смутившись, стали разглядывать собор.

– Какая часть людей, строивших его, – спросила Карлотта, – по-твоему, действительно верила в Бога?

– Вероятно, большинство, – ответил Джек. – Век веры…

– Не знаю, – сказала Карлотта. – Результат их труда не дает ответа на этот вопрос. Взять, к примеру, сцены из Библии. Боттичелли нарисовал Моисея, преклонившего колена перед горящим терновым кустом. Но он же создал Венеру, встающую из пены. Во что он верил? В чудо несгорающего терновника или в чудо рождения Венеры из волн? Почему то, а не иное? Во что веришь ты?

– Когда мы были женаты, во что, по-твоему, я верил? – спросил он.

– Я полагала, что ты веришь в существование некоего Бога.

– Возможно, я и сейчас верю в него, – задумчиво произнес Джек. – Бог существует. Да, я в это верю. Но, по-моему, мы его не интересуем. Во всяком случае, так, как это понимается любой из религий. Ему нет дела до того, что мы убиваем себе подобных, не чтим отца и мать, соблазняем жену соседа. Я не ощущаю, что я для него что-то значу. Если Бог существует, то он, вероятно, ученый, а этот мир – одна из его лабораторий, где он занимается вивисекцией и наблюдает за результатами химических экспериментов. Нас заживо режут на части, отравляют, мы умираем миллионами, словно подопытные обезьяны.

Он говорил, яростно выплескивая из души боль, вызванную бессмысленной гибелью Деспьера.

– Обезьянка, используемая для контроля и умирающая, потому что она не получила прививку, грешна перед Богом не более, чем та, которой предварительно сделали спасительную инъекцию и которая отделается легким двухдневным недомоганием. Вероятно, мы все – обезьянки Господа. Мы страдаем и гибнем, удовлетворяя его научный интерес. Чувство вины, которое мы испытываем, нарушая то, что мы считаем Его заповедями, – всего лишь забавный вирус, который он сумел выделить и подчинить себе. А вера, возможно, – это просто побочный эффект, вызванный вирусом вины, вроде аллергии на антибиотики.

Карлотта нахмурилась.

– Мне не нравятся твои рассуждения, – сказала она. – Они слишком мрачные.

– Вовсе не столь мрачные, как сама христианская религия, – заметил Джек. – Ты же не против вивисекции, да?

– Не знаю.

– Конечно не против. Если один ребенок будет спасен ценой гибели миллиона обезьян, это будет честная сделка, правда?

– Наверно, да, – неохотно признала Карлотта.

– Неужели тебе приятнее верить в то, что нас обрекают на вечную муку за те свойства, которые не зависят от нас и являются неотъемлемой частью человеческой природы, как зрение и слух? Так хотя бы можно надеяться, что за всем этим стоит некая цель, что наши страдания приносят какую-то пользу в масштабах мироздания. До недавнего времени мы могли думать, что научные изыскания преследуют разумные, конструктивные цели. Теперь, после создания водородной бомбы и бактериологического оружия, эта уверенность поколеблена. Сейчас ученые вышли из доверия. Принимая во внимание вред, нанесенный ими человечеству, большую их часть следует изолировать как социально опасных безумцев. Но мы еще можем надеяться на то, что Бог – это ученый до сорокового года, чья рука способна совершить зло лишь непреднамеренно. Однако между Господом и людьми существует такое же различие, как между экспериментатором и обезьянкой, вскрытой на операционном столе.

Карлотта поежилась.

– От таких разговоров мне становится не по себе, – заявила она. – Вернемся к автомобилю.

Джек взял ее под руку, и они направились к «фиату».

– Ты всегда так считал? – спросила Карлотта. – Даже когда мы познакомились?

– Нет, – ответил Джек. – Эти мысли пришли мне в голову на этой неделе. Когда я приехал в Рим. Я вступил в новый этап моей жизни. За последние две недели со мной произошли странные вещи.

– На твоем месте, – произнесла она, – я бы держалась подальше от этого города.

– Возможно, так я и поступлю, – сказал он.

Прежде чем они сели в автомобиль, возле которого, открыв дверцу, стоял вежливый, предупредительный Гвидо, Карлотта повернулась и бросила последний взгляд на собор Святого Петра.

– В мире, – сказала она, – стоит столько храмов, и все ради лжи, фантазии… Какое расточительство.

Джек покачал головой.

– Это не расточительство, – возразил он.

– Но ты только что сказал…

– Я помню, что я сказал. И все же это не расточительство. Эта церковь… – он указал на громадный собор, – уже ни творения Микеланджело оправдывают ее существование. Но это, конечно, еще далеко не все. Кроме статуй, надгробий, витражей, картин, существуют вещи нематериальные – покой, который обретают верующие.