Ирвин Шоу - Две недели в другом городе

– Кто это? – спросила Элен.

На мгновение все помехи исчезли, пение и другие голоса стихли, голос Элен прозвучал так, будто она говорила из соседней комнаты.

– Официант принес хлеб и сыр, – объяснил он. – Я не ел с утра.

Он жестом предложил официанту поставить поднос на стол рядом с телефоном.

– О, Джек, именно этого я и боялась, – сказала Элен. – Ты совсем не заботишься о себе. Хочешь, я прилечу к тебе завтра утром?

Он задумался, глядя на официанта, который открывал бутылку пива. Порывшись в кармане, Джек положил на поднос двести лир. Официант поблагодарил его церемонным поклоном.

– Джек, – сказала Элен, – ты меня слышишь?

– Да, слышу, – ответил Джек.

– Ты бы обрадовался, если бы я приехала?

Внезапно Джеку пришло в голову, что Элен помогла бы ему избавиться от Карлотты, сыграла бы роль буфера между ним, Брезачем и Кларой, он смог бы обсудить с ней проблемы, связанные с предложением Холта; ее идея показалась весьма заманчивой.

– Ну, – начал он, – думаю…

В трубке раздался смех посетителей ресторана, громкое пение цыган, бренчание гитары. Это уже чересчур, подумал раздраженный Джек. Если ей правда так уж необходимо было позвонить, она могла отыскать более тихое место. Джек почему-то вспомнил, как она упрекнула его в том, что последние две недели перед отъездом он не спал с ней и с радостью покидал Париж. Вечные женские притязания, ловушки, требования. Музыка в трубке вывела его из себя. Джек почувствовал, что он дрожит. Он не хотел видеть ее в этой комнате. Он радовался тому, что их разделяет огромное расстояние. Всю любовь, на которую у него еще остались силы, он сберегал для Делани. Джек почувствовал, что, если сейчас Элен станет настаивать, он может сказать, что не хочет больше никогда ее видеть.

– Что ты сказал, cheri? – спросила Элен. – Тут такой шум.

– Ничего, – ответил он.

– Когда ты собираешься вернуться домой? Сейчас, подумал он, я взорвусь.

– Ситуация осложнилась, – сказал он. – Возможно, я выберусь отсюда только через шесть недель.

– Через шесть недель? – изумленно повторила она.

– Я все объясню в письме, – сказал он.

– А как же Джо Моррисон? Твоя работа?

– Ему я тоже напишу.

– Он не разрешит тебе…

– Ему придется это сделать, – сказал Джек. – Послушай, этот разговор обойдется в целое состояние…

– Ничего не понимаю. Что с тобой случилось? Не клади трубку, – торопливо произнесла она, затем сказала в сторону: – Пожалуйста, мальчики, потише, я говорю с Римом, – и снова обратилась к мужу: – Джек, ты здоров? Ты говоришь нечто странное. Ты не пьян? Ты не можешь отсутствовать еще шесть недель.

И вдруг он осознал, что удивило его в начале их беседы.

– Элен, – произнес Джек, – что ты прочитала в утренней газете? Сердечный приступ случился с Делани в одиннадцать часов…

– Делани? – произнесла Элен. – При чем nут Делани? Слышимость отвратительная…

– Элен, – сказал Джек, – говори медленно и четко. Что ты прочитала в утренней газете?

– Вчера убили Жана-Батиста, – сказала она. – В Алжире. Он нарвался на засаду. Ты не знал? Разве ты не читал утренних газет?

– Нет, – ответил Джек. – Послушай, сейчас я положу трубку. Позвоню тебе утром…

– Джек, – с отчаянием в голосе произнесла Элен, – еще минуту. Мне необходимо поговорить с тобой. Я не могу…

Он опустил трубку. Больше из его сдавленного горла не вырвалось бы и звука. Джек долго сидел, уставясь на аппарат. Ему хотелось заплакать. Тогда, возможно, боль в горле и глазах немного утихла бы. Но слез не было. Он мог только неподвижно сидеть, склонившись над телефоном и не отводя от него взгляда. Контуры аппарата то расплывались, то вновь обретали четкость.

Джек вспомнил о конверте, врученном ему Жаном-Батистом. На приеме у Холта перед отъездом журналиста на его локальную Войну. Конверт лежал в ящике шкафа, под стопкой рубашек. «Не лучше ли открыть его утром?»– подумал Джек. Его веки налились свинцом, ноги ныли, ему хотелось, не снимая одежды, упасть на кровать и заснуть. Он даже не был уверен в том, что сейчас у него найдутся силы добраться до спальни. Но он заставил себя встать и извлечь конверт из шкафа. Вернувшись в гостиную, он долго стоял, держа его в руках, потом разорвал бумагу.

«Дорогой Dottore, – писал Деспьер по-французски. – Ты не должен удивляться. В этом мире, полном насилия, насильственная смерть – нормальный исход. Если ты читаешь эти строки, то лишь потому, что я мертв. На сей раз я ждал этого. Не знаю, почему. Дурное предчувствие, наверно. Меня и прежде охватывали дурные предчувствия, но ничего не случалось; возможно, так будет и на сей раз, я появлюсь в Риме и попрошу тебя вернуть конверт, ты никогда не узнаешь о моих дурных предчувствиях, и мы, как обычно, отпразднуем мое возвращение. Только никогда прежде мое ощущение не было столь сильным…