Ирвин Шоу - Две недели в другом городе

Отпирая дверь своего номера, Джек услышал телефонный звонок. Он зажег свет, подошел к столу и произнес:

– Алло, алло…

– Надеюсь, ты не оторвешь мне голову, – насмешливо произнесла женщина.

– Кто это? – спросил Джек, хотя он узнал голос Карлотты.

– Ты знаешь, кто это, Джек. Карлотта, – глухо произнес Джек.

Последний раз он говорил с ней тем далеким калифорнийским утром, а в дальнейшем общался с Карлоттой через адвокатов; с тех пор минуло десять лет, но он узнал ее голос.

– Мне показалось, что я видел тебя, когда выходил из больницы.

– Похоже, ты не слишком сильно обрадовался, услышав мой голос.

– Карлотта, – сказал он, – у меня был тяжелый день, я устал, мне надо сделать несколько звонков…

– Я на третьем этаже, – сообщила она, – со Стайлзом и бутылкой шампанского. Ты не составишь нам компанию?

– Скажи Стайлзу, что он должен отправиться к себе и лечь спать, – произнес Джек. – Завтра его ждут на студии к девяти часам. И раз уж ты общаешься с ним, посоветуй ему не пить шампанского.

– Я все это ему скажу, – обещала Карлотта. – А еще то, что мы хотим побыть вдвоем. Я уверена, он поймет.

– Я не спущусь, – сказал Джек.

– Это не очень-то по-дружески, Джек.

– Я не испытываю сейчас дружеских чувств.

– После стольких-то лет. Поддразнивая его, она разыграла обиду.

– А вот я не держу на тебя зла…

– Зла… – начал Джек, но тут же остановился; он не собирался спорить с Карлоттой, тем более сейчас. – Что ты делаешь в Риме?

– Во время ленча в Лондоне, – сказала Карлотта, – я услышала сообщение по радио.

– Какое сообщение? – растерянно спросил Джек.

– О Морисе. Я вылетела ближайшим рейсом. Он – один из самых старых моих друзей. Тон сообщения был такой мрачный… словно Морис…

Она перебила себя.

– Меня не пустили в палату. Медсестра сказала, что его состояние могло быть и хуже… Джек…

Ее голос упал.

– Он умирает?

– Кажется, нет.

– Ты его видел?

– Да. Недолго.

– Как он?

Джек заколебался. Морис Делани всегда оставался Морисом Делани. Как прежде, он волновался из-за слабого кинофильма и глупой женщины, только сейчас он делал это лежа на больничной койке и дыша кислородом.

– Настроение у него неплохое, – сказал Джек. Это приблизительно соответствовало истине.

– Он заявил, что не боится смерти.

– Бедный Морис. Думаешь, завтра тебя к нему пустят?

– Думаю, да.

– Ты скажешь ему, что я здесь?

– Да.

– Скажешь, что я не уеду, пока он не начнет поправляться? Что я хочу увидеть его?

– Да.

– Твой голос звучит так нетерпеливо, Джек, – упрекнула его Карлотта.

– Мне надо дозвониться до Парижа.

– А потом ты спустишься сюда? Только на минуту… мне ужасно любопытно взглянуть на тебя.

Она засмеялась.

– Извини, Карлотта. В другой раз.

– Джек, ты ответишь мне на один вопрос?

– Какой?

– Ты меня ненавидишь?

Джек вздохнул. После общения с Кларой и Барзелли немудрено возненавидеть всех женщин, подумал он.

– Нет, – устало ответил Джек. – Я не испытываю к тебе ненависти, Карлотта. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – отозвалась она.

Опустив трубку, он остался сидеть в пальто у стола, склонившись над аппаратом и глядя на него. Только Карлотты здесь не хватало.

Телефон зазвонил снова. После третьего звонка Джек снял трубку. Париж вызывал мистера Джона Эндруса. Он услышал голос жены на фоне музыки и других голосов.

– Джек, Джек, ты меня слышишь?

Далекий, неясный голос Элен заглушался ритмичным звуком, напоминавшим гитарный.

С тобой все в порядке, Джек? Я прочитала о том, что случилось, в утренних газетах – какое несчастье – и весь день пыталась дозвониться до тебя. Ты меня слышишь, Джек? Плохо, – ответил он. Что-то в ее словах удивило Джека, но усталость мешала ему понять, что именно.

– Что там за шум?

– Я у «Берта и Вивиана», – пояснила Элен. – Тут цыгане из России. Они поют и играют на гитарах. Ты меня слышишь?

– Сейчас лучше, – сказал Джек.

Его почему-то возмутило то, что для разговора с ним она выбрала такое место. Гитара и пение заглушали ее голос.

– Я весь день волновалась, cheri, – произнесла Элен. – Представляю, как это подействовало на тебя.

Вряд ли ты волновалась слишком сильно, едва не сказал Джек, если в половине второго ночи находишься в ресторане. Затем он стыдился своих слов. Вправе ли он требовать от Элен сострадания к Морису? Она ни разу не видела его и не была обязана скорбеть возле телефонного аппарата по случаю его болезни. Шум усилился, и Джек совсем перестал понимать, что говорит Элен. Но он слышал звучащие в ее торопливом голосе любовь и тревогу. Впервые за этот долгий день кто-то хотел помочь ему, а не просил о чем-то его. В дверь постучали, Джек крикнул: «Войдите». Официант принес пиво и сыр.