Сергей Есин - Мемуары сорокалетнего

Володя подивился профессиональной памяти торгового работника, потому что при том давнем («на красный свет на улице Трудовых Резервов») разговоре, пятиминутном разговоре, он, Володя, обмолвился, где живет.

— Правильно. У нас даже три первые цифры телефона одни и те же: у вас в магазине и у меня дома. Это три остановки на автобусе.

— Вот и прекрасно. Через полтора часа у нас в магазине начинается обеденный перерыв, а до этого я расскажу о вашем затруднении кое-кому из своих доверенных людей, своим сотрудникам. Я полагаю, что их это может заинтересовать, и в обеденный перерыв они к вам подъедут. Хорошо?

— Хорошо! — Володя был потрясен гениальной сообразительностью своего знакомого.

— Тогда давайте адрес и ждите. В час по-вашему, по-государственному в тринадцать, — шутил универсамщик, — ну, в тринадцать пятнадцать мои люди будут у вас.

К назначенному времени Володя провел всю подготовительную работу. Боже мой, сколько труда висело на стенах, стояло невостребованного в шкафах! Ведь деньги — это тот же овеществленный труд, учила политэкономия. Значит, он ломал горб не для того, чтобы жить свободно и удобно, а для того, чтобы «быть как все», чтобы девочки из парикмахерской разевали рот на его квартиру. А сколько на все это ушло времени из жизни, которое никто ему ни за какие деньги не вернет.

Володя ходил по комнате с блокнотом и фломастером, на все ненужные, по его мнению, вещи делал, как в магазине, бирочки, хорошо еще, что не подводила память. Да с Олечкиным характером и не забудешь. Сколько раз она ему говорила: «Ковер стоит восемьсот рублей, а ты по нему топаешь в сапожищах!» Очень хорошо. Он так и напишет: «Ковер — 800 р.». А на картонной обложке блокнотика он сделает другую пометку: «Ковер. 20 минут пылесосом 4 раза в месяц». Это главное, что он получит обратно. А не деньги за этот ковер. Свободный, лишний, подаренный ему 1 час 20 минут в месяц — для жизни. Для безделья, для лежания, для бега трусцой, для чтения, для прогулки в пивбар, для ужения рыбы, для пляжа, для мультиков с Наташкой.

Хрусталь. «Ваза — 300 р.», «Ваза — 180 р.» («опять твои друзья пепел от сигарет насыпали в вазу на телевизоре, а она 180 рублей стоит»). «Крюшонница с подносом и стаканами — 800 рублей». Кстати, из этой крюшонницы чешского производства ни разу не пили даже кваса, но два раза в году ее — к 1 Мая и к 7 Ноября — моют теплой водой, а потом холодной водой с нашатырным спиртом, чтобы блистали грани на изломах. «Хрусталь, — запишет он на обложке, — 4 часа в год». А есть еще этикетка на лишние книги, которые надо перетирать, на две ондатровые шапки (мех будет дорожать!), которые выйдут из моды и которые сегодня надо пересыпать нафталином, махоркой, апельсиновыми корками, чтобы не сожрала моль.

Детская железная дорога, присланная из ГДР («мы же с тобой, Володя, договорились, что следующий будет мальчик. Вырастет — станет играть, экспорт этих железных дорог ГДР сокращает»). Есть и серебряный подсвечник («по случаю, модно, фирма знаменитая — «Фаберже», цена будет расти») и прочее, и прочее. Все ненужное или полунужное, без чего можно обойтись.

Зачем это? Куда деть? Кому это будет нужно через десять лет? Хлам, который взял их с Ольгой в плен. У Льва Толстого на всю усадьбу — в юности Володя вместе с командой был в Ясной Поляне — ценных вещей было меньше, чем у них в трехкомнатной квартире. Лишь бы директор «Универсама» не подвел и не нужно было бы связываться с комиссионными, перекупщиками, барахолкой. Для него, Володи, имеет значение и фактор времени. На всякий случай он оставил «Жигули» у подъезда. Не получится — сгребет все барахло, две-три ездки, и квартира пустая. А не влезет в «Жигули» — он еще вызовет на подмогу милицейский фургончик с решетками. Главное, ничего не жалеть, как при переезде, отказываться от всего лишнего. Начнем сначала…

Директор «Универсама» человеком оказался деловым. Пяток упитанных теток и девиц, позвонивших в дверь в десять минут второго, были тактичны и дисциплинированны. Все у дверей вытерли ноги, поснимали, несмотря на протесты хозяина, туфли и босоножки, и в чулках или подследниках, ничего не расспрашивая и не зыркая по сторонам, ходили по квартире. Они даже посмеялись над Володиной затеей с ярлычками, но ярлычки свое дело сделали. Тетки и девицы молча снимали ковры со стен, вытаскивали из серванта вазы, упаковывали в принесенную с собой бумагу, перевязывали припасенными веревочками и шпагатом и, вручив без торга объявленную сумму, как мыши в нору, шмыгали во входную дверь к лифту.