Сергей Есин
СМЕРТЬ ПРИХОДИТ ПО-АНГЛИЙСКИ
Опыт биографической прозы
1
Литература — это всегда не только прошлое, но и будущее. Герой сочинения уже отчетливо видит себя, старика, в зассанной постели со старым памперсом, тщетно пытающегося подозвать больничную нянечку. Что-то подобное автор наблюдал в городской больнице, когда постепенно угасала его жена. В больнице она лежала несколько лет. Автор, как ведется, платил всем, кому было можно и нужно: она лежала в отдельной палате. Платить впрок было нельзя — получив деньги, нянечки тут же забывали о своих обязанностях. Но это о младшем медперсонале. Надо было приезжать ежедневно, привозить какой-то домашней кормежки и деньги нянечке-сиделке, злобной и наглой. Тогда-то в одной из палат на несколько человек автор и увидел этого старика. Все прошлые старики и старики будущие похожи. И автор, и его герой не должны фантазировать для себя другую, менее трагичную судьбу. Впрочем, это касается и читателя.
Нянечки, которые знали все о больнице и обитателях палат, охотно рассказали, что несколько раз, в самом начале, к старику приходил племянник, он же наследник главного достояния умирающего — московской квартиры в центре. Обычно к тяжелым лежачим больным долго не ходят. Мужей, по словам нянечек, хватает на два месяца, родственников еще меньше. Потом как-то все растворяется или исчезает. Но, конечно, шесть месяцев на введение в права наследования и долгое шелестение бумаг остается. Умирать без детей очень трудно. Но об этом надо было думать раньше. Эстрадные звезды обычно подыскивают для своих отпрысков биологических матерей.
Лучше всего, конечно, умереть на ходу, возвращаясь домой с работы или вечером на пути из театра. Никаких забот и никаких одолжений от близких или соседей. «Скорая помощь», уверенные руки фельдшера, потом приемный покой, иногда реанимация, потом палата и медленное, на уровне гниения, угасание. Счастье — это сразу не реагирующий на свет зрачок. Между этим, уже неживым состоянием и крематорием имеется прокладочка, прослойка: морг, пьяные санитары, два-три дня в холодильнике с биркой, привязанной к большому пальцу ноги. Более унизительный все же первый вариант: из реанимации в палату. Но что там станет нашептывать не до конца угасшее сознание? В конце концов, у героя, да и у автора, крепкая генетика: бабушка умерла 102 лет отроду. Просто от старости. Поэтому будем устраиваться с повествованием в больничной палате.
Счастливые воспоминания умирающего? Врачи ловко называют это состояние любого старого пациента терминальным . Есть вроде бы даже тайная инструкция верхних медицинских властей: этих самых терминальных наружу из предсмертного мрака вытаскивать — не торопиться. От терминалов обычно уходят вдаль пароходы…
Ну, на первый день в больничной палате кто-нибудь прилетит! Апельсиновый в картонной банке сок, который герою пить из-за диабета нельзя, готовые котлеты из кулинарии или с полу-таджикской кухни «Ашана», скрутка туалетной бумаги — не суетитесь с туалетной бумагой, готовьте памперсы! — и, конечно, зная высокие интеллектуальные запросы больного, какой-нибудь том Томаса Манна, «цитатник» Гаспарова и наверняка английскую детскую книжку. Может быть, даже еще и учебник английского языка Натальи Александровны Бонк. Этот зажившийся на белом свете старик всю жизнь, чуть ли не 75 лет, учит английский язык. Умиляйтесь. С одной стороны, как-то без английского языка в наше время неловко, с другой — хорошо известно: единственное спасение, чтобы остаться интеллектуально на плаву и не спеша бежать от Альцгеймера, — учить язык! Герою это было не дано, но он упорный. Он даже об этом где-то прочел или слышал апокриф. Будто бы если душа покойного всегда жила на территории собственных осин и не возрождалась, не реинкарнировалась где-нибудь в знаковом столичном Йорке в тюдоровскую эпоху, то ее судьба вечно тараторить только на языке родном.
Мальчик в коротких штанишках на помочах поступил в школу в 1943-м году. Когда герой уже в зрелом завистливом возрасте кричит и раздражается на удачливых детей богатых родителей из центра города — а где же богатым жить и иметь престижные квартиры! — то пусть он лучше вспомнит, что его школа тоже находилась не на окраине. По Кропоткинской улице в Москве тогда, правда, ходили трамваи — это район его детства. А школа, в которой он начинал, выходила на два переулка: Померанцев и Кропоткинский. В переулках паслись сразу два посольства, финское и японское. Тут же, неподалеку, тоже почти в переулках, существовал особнячок с Институтом мозга. Вроде бы в этом институте хранились срезы с мозга В. И. Ленина. Такое чудное расположение жизни, а какие скромные результаты: до сих пор ошибки, профессорские, наверное, в русском языке и так и не выученный английский.
Читать дальше